Проснувшееся тщеславие чуть было не подвигло меня добавить: «… машинописи и стенографии», но что-то заставляет прикусить язычок. Не хватало ещё, чтобы меня тут произвели в секретари!

-- Сиди-сиди!

Она подходит к окну и с наслаждением затягивается сигаретой.

-- Ты у нас студент…

-- Строительного факультета, -- с готовностью отзываюсь я.

Она смотрит с недоумением.

-- Кажется, ближе филологический. Или, скажем, исторический.

-- Я считаю, что газетчику необходимо по-настоящему изучить хоть одно какое-нибудь дело.

Она пожимает плечами.

-- У журналистики есть свои законы. И вовсе не обязательно знать, что в огороде бузина, а в Киеве дядька. 

Я вспоминаю, как в недавней передаче  её участник-тележурналист вместо «Надо забутить пень водонапорной башни» выдал: «Надо замутить пеню водоприборной башни», и из глаз выскакивают две тайные смешинки.

-- А как у нас с русским языком?

Она берёт наугад один из моих ответов.

Дорогая редакция! Пишут вам солдаты Советской Армии. Мы всем взводом решили бросить курить. И очень просим рассказать, какие есть способы, чтобы бросить окончательно и бесповоротно. Заранее говорим своё гвардейское спасибо.

Дорогие воины Советской Армии. Самый лучший способ бросить курить – это не начинать. Наверняка в вашем или хотя бы в соседнем взводе есть такие, кто не начинал этого ни разу. Спросите у них – они подтвердят. А остальным могу посоветовать то же самое. Завтра, как только сыграют подъём, вставайте – и не начинайте. Лучшего способа вы вряд ли найдёте.  Уверены, что всё у вас получится. А мы будем болеть за вас. Здоровья вам и успехов в службе!

-- Пожалуй, это можно и поставить на полосу, -- задумчиво произносит она.

-- Людмила Евсеевна. Вы разрешите мне взять несколько писем с собой?  Я бы посидел с ними дома…  Ну, хотя бы вот эту стопку.

-- Людмила, -- поправляет она меня. – Просто Людмила. 

Она прищуривается, как мне кажется, хитровато.

-- Эту?..

И, выдержав паузу, добавляет:

 -- Ну что ж, попробуй.

Письмо написано крупным, ровным и красивым – почти ученическим почерком, каким  независимо от возраста всю жизнь пишут  круглые отличницы.

Здравствуйте. Меня зовут Антонина Крутикова, мне уже за 80 лет. Я пенсионерка. Пенсия не очень большая, но на хлеб да молоко хватает. А много ли мне надо! Квартирка маленькая, но отдельная. Соседи – добрые, воспитанные люди. Есть телевизор и радиоприёмник. Всё это работает, так что я в курсе всего, что происходит в стране и за рубежом. На здоровье пока не жалуюсь, чего и вам желаю. До свидания.

Беру  следующее письмо. Потом ещё. И ещё.

Здравствуйте. Сегодня ударили первые морозы, но снега ещё нет. Полдня куталась в мой прекрасный оренбургский платок, который как всегда меня согрел, а после обеда на радость всем  включили отопление! Так что я теперь живу в тепле, чего и вам желаю. С уважением А. Крутикова.

Здравствуйте. Хочу рассказать, какие замечательные люди окружают нас. Сегодня на рынке попросила продавщицу взвесить мне маленький кусочек сала. Так представляете – она дала мне его совсем даром! Я сама давно не ем ничего жирного, а сало мне было нужно, чтобы покормить синичку. Она, бедная, прилетает и уж так стучит по сливу, так стучит…  Я покрошила сало маленькими кусочками. Должно хватить на два-три раза, если давать понемножку.  Ну, до свидания вам. Антонина.

Здравствуйте. Два дня идёт снег. Намело! Мне за хлебом выйти, а я боюсь поскользнуться. И вдруг смотрю – посыпают дорожку! Ну, какие же у нас молодцы. Дворник Вася дорожку посыпал и машет мне (я у окна стояла). Выходи, мол, Петровна, не боись! Ну, я вот теперь и не боюсь. Сейчас выйду и заодно это письмо вам отправлю.

Сегодня у меня сплошные радости: пришла весна и добавили пенсию. Теперь заживём ещё лучше! Вокруг посёлка всё в тюльпанах. Они как солнышки! Дети собирают их и дарят ветеранам. Даже мне подарил букетик какой-то незнакомый мальчик. У всех радость на лицах и радость в душе. Чего и вам желаю! А. Крутикова.

Здравствуйте. Как летит время! Только что была весна, а теперь вот уже дело к осени. Поделюсь с вами: у нас только что открыли новый магазин. Теперь за хлебом ходить в два раза ближе. Вот как здорово! Почти каждый день какая-нибудь радость. До свидания!

-- Шеф распорядился поставить ещё одну машинку, для тебя. Так что ноги в руки и марш к завхозу!

В ослепительно белой блузке с крупным цветком на груди Люся выглядит чертовски привлекательно.

В тесном помещении, к тому же не оборудованном звукопоглощающими панелями, треск двух машинок становится оглушительным, и Калугин, заглянувший поинтересоваться, как мои дела, приоткрывает рот как во время артиллерийской канонады.

-- Ух ты! – машет он рукой. – Дым коромыслом. Прекрасно выглядишь. Так держать!

Это Люсе.

-- Ну, как работка? Интересно?

Это уже мне.

-- Ничего-ничего. Осваивайся.

И обоим:

-- Сегодня тепло. Откройте окно, будет не так шумно. И пока! Я поехал по районам.

Он исчезает молниеносно, словно растворяется в воздухе наподобие джинна.

-- Ого-онь! – качает головой Людмила, не переставая выстукивать какой-то текст.

-- Ну, как там твои письма? – вспоминает она, когда рабочий день уже близится к завершению.

Я неопределённо пожимаю плечами.

-- Э-э! – тянет она. – То-то же. Я на них второй год любуюсь. Ни на что не жалуется, ничего не просит. Что ты ей ответишь! И вообще: обязательно ли отвечать на всякую муру?  Ведь масса  времени уходит на пустые словеса. Столько всего можно   сделать!..

-- Не ответить на письмо – всё равно, что не пожать протянутую руку, -- цитирую я, сам не помня, кого. Звучит, однако, не слишком уверенно.

Дома у меня нет пишущей машинки: ещё не заработал. Кладу перед собой чистый лист и начинаю писать, чётко выводя каждую букву (наш замдекана говорит: «Вам надо привыкнуть всё и всегда писать чертёжным шрифтом. Такой почерк отличает инженера. А особенно строителя, потому как наша профессия связана с архитектурой. Вы посмотрите, как пишут архитекторы! Приучив себя к этому, вы привыкнете отвечать за каждую букву. Каждую запятую, написанную вами. Вы привыкнете не допускать малейшей небрежности, а ведь именно небрежность – мать всех ошибок. Если хотите -- это  питательная среда, в которой они зарождаются, развиваются и плодятся подобно паразитам. И ещё. Таким почерком вам не захочется писать ничего лишнего. Ничего кроме того, что крайне необходимо сказать! Значит, это поможет вам сэкономить время, а следовательно – продлит вашу жизнь. Да-да! Именно так: ни больше и ни меньше»).

Здравствуйте, Антонина Петровна!

Меня зовут Виктор. Я студент вуза, учусь на строительном факультете, но хочу стать писателем или журналистом. Поэтому занимаюсь в школе молодого репортёра при областной  газете и подрабатываю тут же, в отделе писем. Мы в отделе читаем Ваши письма с огромным интересом. Пишите нам, пишите чаще, подробнее. Нас интересует всё, о чём Вы рассказываете. Желаю Вам здоровья и ещё раз здоровья.

С огромным уважением – В. Ракитин.

Поработав  бок о бок с Людмилой, нетрудно заметить, что её жизнь очень похожа на американские горки. Пулей пролетела неделя взлёта с её шикарными блузками, звонкими шпильками и ослепительными украшениями, отмеченная рассыпчатым смехом  и укутанная в облако божественных ароматов. И  потянулась полоса падения – время  мрачных платьев, унылого молчания, красных глаз и слегка распухшего носа.

-- Вам лично, господин Ракитин. Получите.

Не поворачивая головы, она протягивает  запечатанный конверт и, щурясь будто от близорукости,   усердно роется в каком-то толстенном справочнике.

Вижу свою фамилию, написанную уже знакомым  почерком.

Здравствуйте, уважаемый В. Ракитин. Витенька. Можно я буду Вас так называть? Очень благодарна Вам за такое хорошее, тёплое письмо.

Идёт второй год, как я навеки распрощалась с Тамарой Львовной --  подругой, с которой давным-давно мы приехали работать сюда, в только что построенную прекрасную светлую школу. Школа наша старше самого посёлка. Когда мы приехали, она возвышалась как крепость среди плоских бараков и ещё остававшихся кое-где трепещущих на ветру палаток.  На улицах почти не было фонарей, и зимой – по утрам и вечерам – их освещали огромные школьные окна.  Мы начали учить детишек, она математике, а я – литературе и русскому языку. Мы учили, а посёлок рос, постепенно превращался в городок – маленький, но очень милый. Наверное, потому что свой. Есть что-то особенное в городе, который рождается и вырастает на твоих глазах. От такого города оторваться без боли невозможно.

А потом была война. Из моего класса с неё не вернулся никто. Может быть, это связано с тем, что в нём было всего две девочки. Такая была демографическая ситуация в те годы! Выросшие среди мальчишек, обе они были такие  оторвы, что давали фору любому второгоднику. Разве  могли эти атаманши  усидеть в тылу!..   Тамаре Львовне повезло больше. Из её учеников вернулось человек десять. Правда, далеко не все добрались до нашего городка. Двое застряли в областном центре: их там поместили в госпиталь, где они провели оставшиеся 20-25 лет своей жизни. Другие рассеялись кто куда.  Вова Басятин, потерявший всех родных,  днями сидел, побираясь, у вокзала и только с темнотой удалялся на костылях спать в свой барак. Горожане, знавшие  погибших родителей и с пелёнок помнившие его самого, пытались его стыдить. А Тамара Львовна  делала маленькие бутербродики  с маргарином и поджаренным луком и тихонько подкладывала в его замызганную армейскую ушанку. Он молчал, делал вид, что не узнаёт её, но она на это не обижалась.

Новые времена начались, когда директором к нам приехал Пал Палыч. Он собрал всех нас и пригласил замдиректора комбината Коростина.

-- Вот это, -- провёл он указкой  по вывешенному на доске чертежу, -- план нашей школы. Узнаёте?

План был как будто знаком, но к основному контуру были добавлены какие-то аппендиксы. На наши вопросы Пал Палыч сказал:

-- За этим-то я вас и пригласил. Вот это – спортзал. Большой. Хороший. Настоящий. Со всеми необходимыми снарядами. А это – актовый зал. Размерами с тот же спортзал. Кресла будут располагаться амфитеатром, вверху – кинобудка со стационарным аппаратом, чтобы гнать кино не по частям, а по-настоящему, без перерыва, на широком экране. Тут же и монтажный столик, и тёмные помещения для занятий кино- и фотокружка. Крыши переходов будут стеклянными. В одном разместится оранжерея, в другом – изостудия и репетиционная, где будут храниться инструменты эстрадного, духового…  Ну и оркестра народных инструментов.

У нас захватило дух. Но он, как оказалось, ещё не собирался заканчивать.

-- Вот здесь, между пристройками, будет школьный стадион. С трибунами, футбольным полем, дорожками…  И это ещё не всё. Вот тут, слева, будут школьные мастерские. Да не мастерские – целый цех, с настоящим станочным парком. Полный цикл металло-  и деревообработки. И как вам всё это нравится?

Нам нравилось всё. Кроме проклятых вечных вопросов: откуда возьмутся средства, материалы, механизмы и, наконец, рабочая сила.

Тут слово взял Коростин.

-- Комбинат, -- сказал он, -- обеспечит все необходимые материалы, оборудование и механизмы.  Но…  Поймите правильно, товарищи.  Такая война прокатилась.  Каждый человек на счету. Поэтому вам придётся взять выполнение работ на себя. Под квалифицированным руководством наших специалистов, разумеется. Нет, мы будем, конечно, помогать.

(продолжение -- по требованию)