Красавчик.        

                                                                                          ЧАСТЬ 2

Суд шел третий час. Петька, один-одинешенький, никому не нужный, и всеми забытый, сидел  на скамье подсудимых.  В зале было мало народу, кто-то заходил в зал из любопытства, ожидая своей очередности заседаний суда, а кто-то сидел, ожидая документов по прошедшим судам. Заинтересованных, тем более, сочувствующих о его судьбе никого не было. Да и кому быть?  Кто мог бы сюда прийти?  Разве что мать, но, по беспроволочному  радио тюрьмы Петьке передали, что мать лежит в больнице,  тяжело  больная,  с приступом сердца.

 Два мужчины сидели в зале суда на передних рядах скамеек тихо перешептывались, вслушиваясь в ход суда. Петька догадывался, что это могли быть наблюдатели от Виктора  Павловича.  Адвоката в начале дали  молодого парня, чуть старше самого подсудимого. Петька от него отказывался, но сказали, что так положено, чтоб был адвокат. А зачем он нужен, если все и так ясно? На месте происшествия нашли Петькин студенческий билет весь в крови, и нашли носовой платок, которым Петька вытирал разбитый нос, во время прыжка с вагона,  там тоже была его кровь, экспертиза все это подтвердила. Хотя Петька помнил, что когда он спрыгнул с вагона и разбил нос, то платка там не было, а он его достал и пользовался  только во дворе бабы Лизы. Как попал его платок на железнодорожные пути, и кто его туда подбросил, он не мог понять. Да и студенческий билет он не мог обронить там же, прыгая с вагона, Петька ничего не вытаскивал из сумки и из карманов, а вот, возможно, во дворе, или когда переодевался около машины там и выпал. По ходу следствия тоже было многое не понятно,  в начале, предъявили студенческий билет, носовой платок и монтажный пояс с веревками, которые остались на вагоне и уехали на меховую фабрику. Потом предъявили недостачу меха  и меховых изделий на огромную сумму, похищенных на меховой фабрике. После предъявления этого обвинения заменили адвоката, молодого сменил средних лет мужчина высокого роста с седыми волосами. Как только он пришел первый раз, он нагловато-развязно сразу заявил Петьке:

- Хочешь,  чтоб меньше дали, слушайся меня во всем, что скажу, то и говори. Никакой самодеятельности и никаких объяснений без меня.  Так вот, первое - не хочешь схлопотать групповуху, бери все на себя. Куда я буду вести следствие, поддакивай мне и не возражай,  - это второе. А третье - посмотрим, что эти нам жлобы дознаватели навешают.

А потом шла обычная судебная перепалка между прокурором и адвокатом, который, как казалось, старался,  как бы выгородить подсудимого. В связи с большим количеством обнаруженной недостачи на меховой фабрике, прокурор просил суд назначить меру наказания подсудимому в виде лишения свободы в колонии строго режима по статье 174 часть 3 сроком 12 лет с конфискацией имущества. Адвокат вставал несколько раз, пытаясь что-то доказывать и убеждать суд о снижении срока наказания, но это выражалось,  как-то, мало убедительно. Что касается конфискации имущества, то адвокат старался более выразительнее и доходчивее доказать, что молодой человек не имеет,  как такового имущества, не успев его приобрести. Прокурор вскакивал и, распаляясь, доказывал, что суд должен учитывать нанесенный ущерб предприятию, что не его дело, успел или не успел преступник,  что-то приобрести. Суд действует по закону, где сказано, что при такой статье имущество должно быть конфисковано.

- И откуда это адвокату может быть известно о таких подробностях про подсудимого,   нажил, или не нажил  тот имущества?- спросил прокурор у адвоката.

Адвокат  поначалу стушевался, и что-то промямлил, но по наглости и напористости он  был не из тех людей, чтобы смутиться. Он быстренько оправился от внезапного вопроса и ответил, что он беседовал с подсудимым и тот ему сообщил о своем материальном положении. Петька слабо соображал в перепалке между прокурором и адвокатом, где сыпались статьи, части статей, пункты, но тут он уловил вранье адвоката, т.к. с ним тот не разговаривал на эту тему. Беспокойство адвоката выразилось, когда по ходу суда принесли судье записку. Та прочитала записку, пригласила к столу прокурора и объявила перерыв. Адвокат стал требовать оглашения содержимого записки, окончания суда и вынесения приговора. Судья сдержанно выслушала адвоката и спокойно ответила:

- Успокойтесь, пожалуйста, я как раз и намерена после перерыва, разобравшись, возможно продолжить суд и вынести решение.

Адвокат еще что-то пробурчал по поводу присланной записки судье,  и что его не ознакомили с ее содержанием.

- А вот это, голубчик, не Ваше дело. Записка написана мне лично, может она любовная, может деловая. Кому хочу, а вернее кому доверяю, я могу показать, почитать и прочее, а что Вам не доложилась, это мое личное дело, значит, не сочла нужным. Всего хорошего отдыха, адвокат, или как Вас правильно назвать?- резко ответила судья, громко хлопнув дверью.

Заседание суда продолжилось после долгого перерыва, и сразу же судья объявила:

- В связи с дополнительными обстоятельствами суд откладывается на неопределенный срок. О дате следующего заседания суда будет дополнительно извещено,- и стала собирать бумаги.

Адвокат вскочил с места и, подбежав к столу судьи, стал требовать разъяснения откладывания заседания. Даже прокурор, собирая свои бумаги в папку, выразил недоумение поведением адвоката, высказав ему, что не понятно, тот или защищает подсудимого, или заинтересован в скорейшем его упрятывании в тюрьму, так как судья откладывает суд и решение суда в пользу подсудимого.

- Так, уважаемый, если дело пойдет так, с вашей стороны по обвинению подсудимого, то Вы у меня отобьете кусок хлеба, а мне придется перейти в защиту,- улыбаясь, говорил прокурор.

Судья, уходя, пригрозила, что если адвокат будет так вести себя, по отношению к своему подзащитному, то она будет вынуждена отстранить его от данного дела и назначить другого адвоката.

После этих слов адвокат замолчал, собрал свои бумаги и молча ушел. Петька по ходу суда начал понимать, что вновь присланный адвокат работает на Виктора  Павловича, но почему они торопятся  быстрее провести суд и  упрятать его в тюрьму он понять не мог. Петьку, вскорости,  увели конвойные.

В камеру через некоторое время подсел один мужчина, лет 35-ти небольшого росточка и тихо сообщил:

- Тебе доследствие назначили. Радуйся, может, скостят срок, а то что-то прокурор больно уж замахнулся на полную катушку.

Петька недоуменно пожал плечами и подумал, откуда только в тюрьме все обо всех узнают. Он выглядел, как куренок, попавший на сковородку, не понимающий ничего ни в действиях, ни в юридических  специальных терминах, ни в статьях и сроках к ним. Петька на суде только крутил бестолково головой, переводя взгляд от прокурора к адвокату, то в тюрьме выслушивал советы сокамерников, которые уже сходили не одну ходку в тюрьмы. Все советовали,  никого не выдавать из сообщников, иначе будет групповое воровство и, дадут срок больше, чем одному. Петька и сам не собирался никого не выдавать, у него даже в мыслях такого не было. Да и кого он мог выдать? Одного Рыжего, который, так же как и он, крутился по всей стране, рискуя быть схваченным или, порою рискуя даже жизнью, получая крохи с барского стола от своих боссов, оказавшимися родным отцом и родным дядей Рыжему? А за ним потянется доктор, его сын Юра, однокурсник Петьки. Разве что боссов выдать со всеми их сибирскими потрохами? Но он не знал их места пребывания, даже адреса проживания Виктора Павловича он не знал.  Да и вряд  ли  они будут сидеть по адресам, дожидаться ареста.  Может,  стоило  упомянуть имена, должности и клубочек начнет разматываться от сибирской глуши подпольных старателей на глухих приисках, зверобоев с цехами по выделке шкурок и по всей цепочке огромного преступного синдиката по многочисленным городам и городишкам с многочисленной армией исполнителей, помощников и курьеров.  Но сколько ему дадут времени  прожить  в камере?  Ведь  в том, что в камере есть люди Виктора Павловича, Петька не сомневался. И  чем виноваты все эти люди, которые вовлечены в этот преступный круговорот, так же, как и он с одной целью хоть как-то прожить, чем можно облегчить жизнь себе, своим близким и родным. Даже выполняя всю черновую работу для своих боссов во главе с Михаилом Павловичем, получали они  гроши.

Нет, никогда бы Петька не посмел выдать никого, даже если бы это стоило ему освобождением. Сидя в камере, анализируя ход следствия, и события на суде, Петька понимал, что адвокат был подослан специально, чтобы следить за ним, что он говорит, куда идет следствие. Да и в камере Петька не сомневался, что есть люди, которые тоже, беседуя с ним, выпытывают у него не только события по допросам, но и стараются узнать мысли, размышления и подсказывают, как надо говорить в угоду заинтересованным людям на свободе. Зная глубину и широту размаха преступной деятельности своих руководителей, Петька понимал, что при нежелательном ходе следствия, его могут убрать, не задумываясь, и что есть такие люди, окружающие его в камере, это он знал точно. Петьку после суда, прерванного по причине доследствия, не вызывали несколько дней и было время обдумать все происшедшее и происходящее. В один из дней один из сокамерников ему тихо прошептал, что его дело выделили из общего дела, которое ведут по меховой фабрике.  Потом вызвали на допрос, задали несколько вопросов, которые были известны и раньше,  но  больше, что-то крутили вокруг, да около, с какими-то намеками о том, что лишнего,  что сказал раньше, говорить не следует, а то могут быть неприятности здесь, в камере, или там, где будет отбывать срок. Потом появился адвокат, это был не тот чванливый, хамоватый человек, а тихий, как-то даже заискивающий перед Петькой. Тоже, что-то городил словесный огород вокруг, да около того, что если вдруг спросят о чем-то или о ком-то, надо говорить то, что уже было известно раньше. В камеру подсаживались люди и вели монотонное нашептывание, что молчание золото и не надо ничего добавлять. Петька ничего не понимал,  только слушал, кивая в знак согласия, и снова оставался со своими мыслями наедине. Он чувствовал, что произошли какие-то перемены в его деле, но какие, он не знал, даже не догадывался,  и  что означало сообщение сокамерника о выделение его дела из общего, он тоже не понимал, что бы это значило.

 Одним вечером, после очередного допроса, к нему подошел мужчина небольшого росточка, средних лет, с большущей, давно не стриженой шевелюрой  на голове и тихо зашептал:

- Слушай меня внимательно, Красавчик, зацепили рыбину покруче, чем ты. Зацепили директора меховой фабрики, а потом загребли еще других, а у тех золотишко обнаружили и меха, а раньше все это хотели повесить на тебя. Вдруг чего, старайся особняком проскочить, без хвоста. Если заметут с теми, то загремишь по полной программе, а там мало не покажется, -  сказал мужчина, потом громко ни с того, ни с сего на всю камеру зашумел.- Ты чего толкаешься, чего тебе надо, ну нет курева,  ну а зачем толкаться?

Петька понял, что это был отвлекающий маневр мужчины, чтоб никто не понял и не допытывался, о чем он говорил  с Петькой. Для Петьки многое прояснилось из сказанного и почему отложили суд, и что означало выделение его дела в отдельное, и про намеки на допросах, если вообще можно было назвать это допросами. Видно захватили за голову преступной гидры, а подробности его и не интересовали, кого, и за что,  конкретно,  это  ему было все безразлично, самое основное, что осиное гнездо разворошили.

Петьку вызвали на суд, его ввели конвойные в зал суда и провели за решетку, установленную вдоль стенки зала. Петька сел на лавку и посмотрел в зал.  В сердце кольнуло, как будто чем-то острым пырнули в него, голова закружилась, в глазах замутилось. Петька увидел в зале суда мать. Уставившись в него взглядом, губы ее что-то шептали, из глаз текли слезы. Она тихо, беззвучно плакала.

Вошел в зал судья с заседателями, молодой, в очках, лет под тридцать мужчина. Судья заменил женщину судью, которая была на том суде. Петька перевел взгляд с судьи на прокурора. На прокурорском месте восседал другой мужчина в гражданском костюме, средних лет. Петька снова перевел взгляд на мать, которая смотрела на него, не отрывая взгляда.

- Как она постарела,- подумал Петька.

А мать, глядя на сына, думала:

- Как сынок похудел, осунулся. Никого тюрьма не красит,- слезы жалости и печали текли по щекам Анны Альбертовны сами собой, непроизвольно.

Судья огласил, что дело  подсудимого выделено в отдельное производство и будет рассмотрено без учета общего делопроизводства по меховой фабрике.

Встал прокурор, что-то бухтел, тихо, непонятно. По некоторым отрывистым фразам было ясно, что за хищение из вагона и подрыв экономической мощи и экономического могущества страны, он просил суд установить срок наказания 8 лет в колонии строго режима по статье 164 часть 2 без конфискации имущества.

Встал адвокат, пошуршал бумагами, разложенными перед ним, затем подумал, махнул рукой, бросив держащий в руке лист бумаги на стол:

- У защиты оправдания и возражений нет,- ответил он и сел.

В зале прошел ропот и шушуканье, сразу же послышалось предупреждение о том, что если будут разговоры, то присутствующих попросят удалиться из зала.

- Что подсудимый может сказать в последнем слове? – спросил судья.

Петька, не отрываясь, смотрел на мать, не слушая, не вникая в суть происходящего в зале суда. Казалось, что все происходит не с ним, а с кем-то другим. Он даже не сразу понял, что судья обратился к нему, что он и есть подсудимый.

В зале наступила тишина, все ожидали, что скажет в последнем слове подсудимый.

- Встаньте, подсудимый и, если будете говорить, то говорите, а нет, суд удалится на совещание,- обратился к Петьке снова судья.

Петька встал, обвел взглядом зал, посмотрел на судью. За считанные секунды многое промелькнуло в мыслях, а вот что сказать в этом случае, слов не нашлось. Оправдываться и говорить, что он не виноват? Так это уже  доказано экспертизами, что он был в вагоне, там была его обувь, на него бросилась собака после вагона.  Все это  доказывает, что это он был там, его платочек с его кровью и его студенческий билет, не ведомо как,  оказавшиеся около железнодорожного полотна, на месте прыжка с вагона. Все промелькнуло в голове, а сказать… в горле перехватило дыхание, язык стал сухой, непокорный. Как можно объяснить суду, что он не виновен, что он только жертва, вовлеченная в преступный мир для того, чтобы заработать на питание и учебу.

- Виновен. Прошу суд назначить справедливое наказание и учесть мое чистосердечное признание,- выдавил он из себя заученные слова, которые ему подсказали в камере.

Суд удалился на совещание, и, не успев,  Анна Альбертовна подойти ближе к решетке, за которой стоял Петька, жадно смотрящий на мать,  объявили  оглашение приговора суда. Получалась какая-то судебная спешка, кому-то нужно было в срочном порядке осудить Петьку и избавиться от него.

 Анна Альбертовна так и осталась стоять, не дойдя несколько шагов до сына, уставившись на него, а когда  судья стал зачитывать приговор, она взгляд перевела на судью и стала внимательно вслушиваться в сказанное. Как она не старалась осмыслить все сказанное, но в голове шумело, зал плыл в глазах, голос судьи раздавался откуда-то издалека.

- Суд решил приговорить подсудимого Гросса П.А. по статье 164 часть2 на шесть лет лишения свободы с отбыванием срока в колонии строгого режима.

Последние слова судьи резанули молнией по душевному состоянию матери. Она покачнулась и во всю мощь своего голоса, от всей истосковавшейся материнской души произнесла:

- Сынок! Кровинушка моя, не уберегла я тебя! Не покидай меня…

Анне Альбертовне так казалось, что она выкрикнула во весь голос, как смогла. На самом же деле эти слова были произнесены тихо, еле слышно. Покачнувшись, она села на стул, а затем обмякшее тело Анны Альбертовны сползло на пол. Люди бросились к ней, поднимая ее с пола и укладывая ее на стулья. Только сын не мог ничем помочь матери, а стоял за решеткой, охраняемый конвоирами и тихо всхлипывал, слезы жалости и обиды текли по его щекам.

… Третий день колеса «телячьих вагонов» отбивали на рельсах монотонную дробь. Тридцать пять заключенных лежали, сидели на скользких в два яруса нарах из грубого, неотесанного обапола и слушали заунывную песню, напеваемую одним из заключенных. Петька играл на гитаре и пел: «Воля, волюшка, воля вольная, ты стала дорога, как соловушка, а была ты мною  не ценимая…» Солдаты находились тут же, в вагоне, отгороженные от заключенных решеткой, сменяя друг друга, слушали песню вместе с заключенными. Нет- нет, да и покатится слеза у кого-нибудь из слушателей.

- Красавчик, ты своей песней и у мертвого выдавишь слезу, спой что-нибудь повеселее, - просил кто-нибудь из заключенных или из конвойных, утирая набежавшую слезу, тем самым как бы упрекая Петьку в своей минутной слабости и, оправдываясь перед всеми. Да и все присутствующие и не винили никого, так как у осужденных, у каждого после суда и полученного срока было настроение соответствующее исполнению песен, а у солдат – охранников при слушании таких заунывных, жалобных песен  вспоминались родимый дом, милые родители, любимые девушки. Тоже служба не сладкая, и в стужу, и в холод, и в жару быть при заключенных, охраняя их. Те, хоть провинившись, получили срок наказания, а солдаты проходят почти тот же путь, не совершив никаких провинностей. Они были связаны невидимыми нитями, но, соблюдая строгую субординацию заключенного и охранника. Вот и гитара с начала пути была у солдат, а, узнав, что Петька хорошо играет и поет, гитару передали заключенным.

 Дорога длинная до Сибири, иногда останавливались, все высаживались в каком-нибудь пересыльном пункте, некоторых оставляли, а остальных, пропустив через сито фильтрации всевозможных комиссий, везли дальше. Про Петьку словно забыли, выгружали, потоптавшись по камерам, помыли, покормили баландой и грузили снова в товарняки и под монотонный стук колес на стыках рельсов, опять наматывались километры уральской, потом сибирской, а теперь уже дальневосточной стороны.

 Поначалу Петька лежал на нарах, задумавшись, закрыв глаза, пел, подыгрывая себе на гитаре, а потом все-таки решил выглянуть из окна на одной из стоянок. Маленькое окошечко было задраено колючей проволокой, через которое мало чего можно было увидеть, но все же из него, с той стороны, веяло свободой. Вглядываясь в прорези между колючей проволокой, были видны снующие люди, торопящиеся по своим делам. Самое важное, самое главное, что они могли пойти, поехать, куда им надо, куда они захотят. Вот это и угнетало тех людей, которые находились в вагоне по ту сторону натянутой короткими полосочками, колючей проволоки на окошке. Петька невольно вспомнил свою поездку в Сибирь три года назад. Только тогда они с ребятами почти в это же время, возвращались обратно домой, а сейчас его везли в сопровождении солдат - конвоиров снова в Сибирь, как бы соединяя время и расстояние, чтобы дополнить недобытое время пребывания его в Сибири. Только теперь не среди вольно определяющих людей, а среди заключенных, не смеющих не только выйти и погулять по перрону, а даже высунуть руку, чтобы подхватить брошенные в окно куски хлеба, печенье и конфеты.

 Немного стоянки, видимо поджидая встречного состава, и их поезд дал гудок, вагоны дернулись на сцепках, громыхая друг о друга и, колеса снова стали отстукивать по рельсам, отматывая километр за километром дальше на восток. Время тянулось очень медленно со всеми остановками и стоянками на пересылочных пунктах, где одни высаживались, других подсаживали.

Прошло уже больше месяца. Сильно похолодало, наступило  начало сентября, днем еще пригревало солнышко, и температура была в вагоне терпима, а вот по ночам были заморозки, и в вагоне была такая холодина, что у заключенных, дрожа от холода, зуб не попадал на зуб. У всех заключенных, которые выехали из европейской части, одежда была легкая, а  те заключенные, которых подсаживали уже в Сибири, уже были одеты в теплое, но  запас одежды они брали только для себя, не рассчитывая, что нужно будет с кем-то поделиться.  Но, однако, сбившись на ночь в плотную кучу, люди согревались сообща. В вагоне стояла атмосфера доверия и взаимопонимания. В семье не без урода, как говорится в пословице, так и в вагоне некоторые пытались качать права, завоевывая главенство, начинали требовать к себе особого уважения, но костяк заключенных, которые ехали уже не первый день, сразу же осаживали хамовитого новичка, а, если не помогало, то приходилось и применять силу. Одного из таких шустрых толпа заключенных окружила и, раздев до нога, привязали к нарам в дальнем углу вагона, предупредив, что если пикнет, будет привязан надолго. К вечеру запросился, его развязали и отдали одежду, заключенный, одеваясь, выхватил нож, спрятанный под стелькой ботинок, и бросился на Петьку. Резкий встречный прямой удар  правой   в   челюсть и, нападавший рухнул на пол вагона. Конвойные, наблюдая за всем происходящим, только потребовали передать нож и предупредили возбудителя спокойствия, когда тот очухался от удара, что если повторится, его высадят при первой остановке в карцер. Снова восстанавливалась тишина,  и мирно переговаривались заключенные друг с другом, да мерно вагонные колеса отбивали дробь. Приближались все ближе и ближе к Дальнему Востоку.

Уссурийская тайга осенью, - это чудо природы. Теперь полюбоваться осенними красками тайги из окошек вагонов создавалась целая очередь. Благо, что целыми днями состав вагонов тянулся по бескрайним таежным просторам. По обе стороны вагона заключенные лежали на нарах, припав к щелочкам между колючей проволокой, и любовались природой Дальнего Востока.

…Владивосток выныривает из-за сопок сразу внезапно. Чувствуя окончание поездки по железной дороге, заключенные вели себя возбужденно. А тут еще пугало неизведанное, неизвестное, хотя бывалые ходоки подробно рассказывали о пути с порта Находка до Магадана, но то все рассказы и зачастую пересказанные десятки раз еще кем-то,  из побывавших  когда-то в калымских краях.

В порту Находка осужденных погрузили на судно «Латвия». Огромное количество людей шли рядами по два сквозь строй солдат - охранников, стоящих в метре друг от друга. Собаки разрывались, еле удерживаемые конвойными. Собранные из разных мест  страны, заключенные поднимались по трапу и размещались по всему судну нижних трюмов. На верхних палубах, после посадки заключенных, стали рассаживаться гражданские. Погрузившись, судно направилось в Магадан.

В трюме пассажирского судна «Латвия» было набито до отказа заключенными. Предстояло идти несколько суток. В пути сильно штормило. Еле двигаясь навстречу северному ветру и надвигающимся армадам волн, судно скрипело, стонало, перекачиваясь из стороны в сторону, так и казалось, что, зарываясь носом в огромную волну, оно больше не выскочит из волны, а пойдет камнем на дно вместе  до отказа набитыми заключенными в своих трюмах. Но снова и снова нос выскакивал, как поплавок на поверхность, а корма в это время резко опускалась в провал между волн, дыхание перехватывало, внутри живота что-то поднималось, тяжелый, горьковатый ком подкатывался к горлу. Потом все резко куда-то проваливалось и снова медленно, как будто поднимаясь в гору,  или переворачиваясь, ползло вверх и все повторялось до бесконечности. Люди в трюмах который день не ели, не пили. Только попадали крошки хлеба в рот, или глоточек воды доходил до глотки, как через секунду подпирало снизу и, человек извергал из себя. Казалось бы,  уже все, что можно было вытянуть из человека, вышло раньше, но, однако,  опять желто-зеленая слизь вытекала, а человек только издавал стон и проклятия.

За сутки перед входом в порт погода успокоилась, и на море разгуливали небольшие волны, идущие, как строем одна за другой, накатываясь на нос судна. Рассекая волну, судно, слегка покачиваясь, прибавило ходу. Редкие снежные заряды набрасывались тугим потоком ветра на судно, засыпая снегом палубу. Так и казалось, что огромный великан, тряхнул огромное дерево над судном, снег свалился с дерева и опять все спокойно, только ветер северный, холодный, пронизывающий дул в лицо.

Через несколько суток  утомительного пути судно причалило к причалу в Магадане, и вскоре солдаты с автоматами и с собаками окружили весь причал. Подали трап,   и заключенные по двое стали выходить из судна на причал. Там они выстраивались по четыре человека и, выстроившись в сотню в длину, с расстоянием по метру друг от друга, окруженные конвоем, выводились с причала и этапом направлялись в пересыльный лагерь в четырех километрах от Магадана. Работа по выгрузке заключенных шла отлаженно, без суеты, видно было, что исполнители - организаторы были люди опытные и дело свое знали хорошо. Заключенные проходили сквозь шеренгу редко стоящих солдат и, как только выстраивалось шеренга заключенных, подавалась команда,  шагом марш  и спереди, с боков и сзади становились солдаты, которые двигались с колонной заключенных, охраняя их. Далее формировался следующий этап в шеренгу в несколько десятков человек, не прерываясь, в потоке, до тех пор, пока разгружен был последний заключенный. По подсчетам не вышло несколько заключенных, их вынесли из трюмов мертвыми, одних укачало, других задушили, видны были синие следы удушения, а три трупа были залиты кровью и зияли ножевые раны в области ребер.

- Эти отмаялись свое. Побросайте в машину, там разберемся,- скомандовал лейтенант, командир конвоя.

По дороге мела поземка, мороз к вечеру усилился, люди шли, кутались, прижимаясь  друг к другу. Шли часа три, растягиваясь, сбиваясь в группы по 10-15 человек, конвойные все время покрикивали на заключенных, стараясь поддерживать в виде строя. Промерзли до костей, все тело дрожало и, как Петька не старался согреться на ходу прыжками, ударами рук о тело, все это помогало слабо. Только, согнувшись и ухватившись друг за друга за хилую одежонку, сбившись в плотную массу, тело чувствовало слабый прилив тепла, а на самом деле просто меньше ощущалось дуновение ветра. Крайние напирали на внутренних, выдавливая их из середины, те, в свою очередь, очутившись на краю людского клубка, старались в середину. Так и двигались заключенные без сговора и очередности, попадая то на край, замерзая и дрожа всем телом, то в середину, где дрожь тела прекращалась, а вскоре, опять очутившись на ветру, приходилось упираться, чтобы попасть в середину. В не отопленном бараке было холодно, но после улицы, в нем казалось все же теплее. Заходили, занимали нары, и валились на них, кутаясь, стараясь согреться. Через пару часов послышались в виде переклички:

- Москвичи есть? Просьба собраться в центре барака! Ленинградцы есть? Собираемся в левом углу барака от входа.

Также слышалось о сборе ростовских, казанских, тамбовских, курских, каких только не услышишь. Петька пошел в центр барака, где собирались москвичи, там уже стояло человек двадцать, тихо переговариваясь между собой. Больше слышно было вопросов. Где жил в Москве? Где работал? За что сидишь? Какой срок? И тому подобное. Петька стоял среди заключенных, слушал кто, что говорили окружающие.

- Прошу послушать, братва, меня,- громко обратился средних лет мужчина к собравшимся. – Меня зовут Серый, эта моя четвертая ходка. На материке отбухал две и сюда попал второй ходкой. Скажу сразу, москвичи всегда держали верх, не давая никому спуска. Будем держаться все вместе, и будет все нормально. С этого пересыльного лагеря распределят по зонам, так что здесь держите ушки на макушке. Проиграться всегда можно, на корабле сами видели, а потом подколят и не спопашишься. Потом ищи ветра в поле по всему калымскому тракту. Предлагаю всем перебраться в общий котел на нары, каждый переходит сюда, если что выдавливаем всех остальных. Я Вам скажу, что если мужики  умные, сами соберутся в свою стаю и уступят нам эти нары,- закончил он объяснять вводную часть начала долгого, трудного пути заключения.

Каждая из группировок, разделенная по городам, областям и республикам провели свою сходку, и каждый стремился обосноваться в центре барака, где были установлены две печки - буржуйки, сделанные из бочек и соединенные между собой трубой - дымоходом, выходящей по центру крыши на улицу. Уступать друг другу тепленького центра с буржуйками просто так никто не собирался. Закончив сходку, ленинградцы - питерцы подступили к москвичам вплотную и предложили потесниться в сторону, их было примерно равное количество, как и москвичей, но высокого роста их предводитель вел себя нагло и напористо.

- А ну двигай отсюда, Москва, пока цела,- подступал он к москвичам, готовый в любую минуту пустить в ход свои огромные кулаки.

- Может,  поделимся  честно,  Вам одну буржуйку, нам другую, - предложил Петька, стоя рядом с предводителем москвичей Серым. Тот одобрительно кивнул головой, как бы соглашаясь с предложением Петьки. Опытный ходок, он понимал, что перевалочный лагерь - это временное пристанище, где пробудешь неделю - другую и отправишься отсиживать в другой лагерь, где можешь попасть с теми, с кем сейчас сцепишься, а там могут распределить совсем по-другому. Обострения ситуации явно никто не хотел, но и уступать никто не собирался.

- Это ты мне предлагаешь, сопля юная? Да ты знаешь, кому ты это говоришь? Сане питерскому, у которого шесть ходок, из них две за мокрые дела. Я тебя одним щелбаном собью и разотру по полу. А ну,  все в сторону, Саня питерский идет, -  раставив широко ноги, Саня, сжав кулаки, двинулся на Петьку.

- Может, уступим, чего без толку упираться, все равно здесь временщики, - послышалось из стана москвичей.

- Нет, стоим на смерть, уступить раз, тогда все время будешь параши драить,- во все горло заорал Серый, приготовившись к драке.

Затрещали нары, кто-то выдирал доски. Другие заключенные обступили плотным кольцом москвичей и питерцев, ожидая развязки. Со стороны казалось, что все собрались около буржуек и разжигают их или греются.

Два надзирателя зашли в барак в тулупах и валенках с карабинами наперевес, переговаривая между собой, стояли около дверей. Саня - питерец подошел к москвичам еще ближе, выхватил из-за пояса заточное шило из проволоки миллиметров десять толщиной, сделанное на корабле из оторванного  из поручней железа или еще из чего.

- А ну, проваливай отсюда, а то всем дырок наделаю, - угрожающе размахивая пиковиной, подступал он.

Петька сделал шаг левой, слегка развернул корпус и нанес сильнейший удар в солнечное сплетение Сане - питерцу. Тот охнул и, тихо согнувшись, осел на пол. Это произошло так внезапно и неожиданно, что никто не предполагал такого развития событий. Буром, нахрапом напирающий Саня выше среднего роста, лет тридцати пяти, с весом под девяносто пять килограммов лежал, корчась на цементном полу и вся его питерская братва, собранная ним часа полтора в одну кучу, слегка отступила, и смотрела на своего предводителя не зная, что делать дальше. Получилась неловкая секундная пауза.

- Братцы, я предлагаю одну буржуйку Вам, а другую нам,- опять предложил Петька в наступившей тишине.

- Э, нет, теперь пускай уваливают подальше,- возразил Серый.

Но толпа москвичей зашумела, поддерживая предложение Петьки, возражая Серому.

- Москвичи и ленинградцы всегда находили общий язык и поддерживали друг друга. Мы сразу были согласны, да вот Саня хотел себя показать. Вот и показал, - усмехаясь, говорил один из питерцев, наклоняясь к Сане и помогая ему подняться.

Глубокий нокаут в солнечное сплетение всегда переносится тяжело, даже среди спортсменов, а тут человек расслабившись, не натренированный к таким ударам, поддерживаемый другими заключенными, пытался подняться, но ноги не слушались, разъезжались в разные стороны и Саня снова и снова перебирал ногами, чтобы устоять. Все зашумели, загалдели. Подошли надзиратели.

- Всем разойтись по нарам, сейчас пойдем в столовую, скоро ваша очередь,- объяснили они.

Столовая находилась в отдельном бараке. Построившись по четыре, все из барака пошли на ужин. Петька шел среди вновь знакомых заключенных, которые были москвичами. Мысль об этом, как-то успокаивала перед неизвестным. Как- никак, чувствовалась поддержка, точнее плечо земляка. На ужин раздали из перловки кашу, чай без сахара и кусок хлеба. Проглотив все это в одно мгновение, Петька чувствовал, кажется, еще больший голод, чем до ужина. Тогда, как-то убив в себе жажду еды, Петька шел на ужин с мыслью, что достаточно немного еды, и он будет сыт, а схватив немного еды, только возбудил аппетит, но добавок здесь не дают,  и это не у мамы дома на кухне,  сколько захотел, столько и съел. Из столовой выходили, казалось, еще больше озлобленные, молодой организм требовал утоления жажды голода, каждый подавлял его, как мог.

 Один, замкнувшись в себя, шел, понуря голову, размышляя, другой  без повода придирался к рядом стоящим, кто кричал, что его зацепили, а кто, что его унизили и оскорбили. Казалось бы, что в их положении уже ниже нельзя унизить и оскорбить, но каждый старался закрепиться в окружающем его любом обществе, утверждая и отстаивая себя в нем. Тем более уже бывалые ходоки в эти места знали, что как себя покажешь, поставишь изначально, так и будет потом дальше в лагерях. Бывало из-за малой уступки, оплошности в первых часах, днях страдали всю отсидку, или потом, чуть позже, прилагалось немало усилий для самоутверждения себя. Вот оттого и случались стычки, почти беспричинные, из-за малого, незначительного, переходящие порой в поножовщину. Каждый выискивал, находил свою, как бы нишу в этой суровой, изменившейся жизни.

Пришли из столовой и стали занимать те места, которые распределили, а вернее захватили каждые группировки заключенных. Возле буржуек выставили дежурных - дневальных на всю ночь, чтобы подкидывать дрова. Постепенно заключенные стали затихать, только изредка слышна была перебранка или угрозы. Вскоре выключили свет и все уснули мертвецким сном, только было слышно сонное бормотание или выкрикивание во сне. Сколько проспал Петька, провалившись,  как в бездну, он не знал, может час или два, но ему казалось, что он только что закрыл глаза, его кто-то теребил за руку и плечи.

- Что? Где? Кто?- подскочил Петька с нар, ощупываясь в темноте вокруг.

- Это я, Малыш,- послышался шепот над самым ухом у Петьки.- Там, у края москвичей, где я лежу, тамбовцы с воронежцами меня выгоняют с нар, может, поменяемся?- хныкал писклявый голос.

- Чего они хотят? Что говорят?- сонно, пока еще слабо соображая, прошептал Петька.

- Они говорят, вали ты к своим москвичам, чтоб твоего духа не было, - жаловался подошедший.

В темноте ничего не было видно, ни лица, ни роста молодого мужчины, то ли парня.

- Ну, хорошо, ложись на мое место, а я пойду на твое. Где твои нары?- спросил Петька нехотя, сползая с нар, прихватывая с собой пальто.

- Седьмое по этому ряду, нижние нары,- радостно шептал мужской голос.

Петька, пригнувшись, чтоб не удариться головой о второй ярус нар, на цыпочках пошел по проходу между нарами, отсчитывая стойки. Вот пространство в два метра, кто-то лежит, потом брус - стойка, потом опять два метра пространства, опять кто-то сопит,  или подхрапывает,  и так седьмое  пространство в два метра. Как только Петька дотронулся до лежащего, прямо в лицо послышался злобный шепот:

- Чего надо?

- А ну, уваливай, пока цел, на свои нары, - перехватив руку и крепко  сжав, процедил Петька.

- Сразу жаловаться, я ему говорил, лезь на второй ярус, а он не хотел, а я не могу спать на высоте, больно уж неспокойно сплю, свалюсь, - собираясь залезть наверх, оправдывался мужчина не громко, растягивая каждое слово, надавливая в разговоре на букву «а».

- Ладно, лежи здесь, а я полезу на второй ярус, утром разберемся,- прошептал Петька, забрался на верхние нары и тут же забылся глубоким сном.

Проснулся он от душераздирающего крика, спросонья ничего нельзя было понять. Вначале разбудил визжащий крик, а потом шум нарастал,  и заключенные вскакивали со своих нар и бежали к центру барака. Петька тоже спрыгнул, слегка наступив ногой на лежащего,  на нижних нарах. Тот подскочил, сел и, обалдело вытаращив глаза, покручивая головой из стороны в сторону, спросил у Петьки:

- Что давишь? Куда итить? Чаво случилось?

- Сам не пойму, чего там орут, пойду, посмотрю, - ответил Петька.

Петька быстрым шагом пошел в центр барака, где столпились заключенные. Он протолкался сквозь живую толпу людей и остолбенел у края собравшихся. На его нарах, где он ложился с вечера, а потом уступил их ночью незнакомцу, лежал весь в крови, широко раскинув руки, небольшого росточка мужчина лет 35. Лежал он на спине, чуть повыше левого бока, под сердцем, торчала заточка. Петька хотел подойти поближе к бездыханному телу и рассмотреть предмет, который торчал, ему показалось, что он где-то видел эту железку, но его остановила крепкая рука.

- Не ходи ближе, могут на тебя повесить труп,- тихо, но твердо говорил Серый.

Только после сказанных слов Петька понял серьезность всего произошедшего.

- Действительно, куда я прусь, - подумал Петька, вглядываясь в знакомый железный прут, торчащий из тела мужчины. - А ведь на месте трупа должен бы быть я,- мелькнуло у него в голове.

В том, что это была заточка Сани питерца, размахивавшего ней вчера, Петька уже не сомневался.

- А ну, разойдись! Сейчас же отойти в сторону, - послышалась команда подбежавших солдат - надзирателей.

Все отошли в стороны, многие сели на свои нары. Каждый, спрашивал друг у друга, что случилось, а кто ходил смотреть, рассказывал другим, что он видел. Солдаты стали у нар, где лежал мертвый заключенный, вскоре подошел офицер, осмотрел нары, поднялся на второй ярус, посмотрел туда, потом рядом, на соседние нары, отошел, сел на лавку за стол, сколоченный из не  струганных  досок.

- Всем оставаться на своих местах, кого буду вызывать на допрос, подходите и все, что знаете о произошедшем, рассказывайте, - объявил опер уполномоченный.

 Стали вызывать с нар, которые были рядом с мертвецом. Поговорив с ними, потом еще с двумя заключенными, которые подошли  к  следователю, затем он подошел, вытащил заточенный прут, ручка была согнута из этого же прута так, чтоб удобно было держать руке, получалось, как нож в виде шила. Покрутив это самодельное изделие перед носом собравшихся, он направился по рядам нар к питерцам с двумя солдатами - надзирателями. Подошел к Сане - питерцу, накинул ему наручники на запястье рук и пошел к выходу из барака.

- Этого несите за мной,- приказал опер рядом стоящим двум заключенным, указывая  на труп Малыша, лежащего на нарах.

 Солдаты под конвоем вели Саню - питерца следом за мертвецом, которого несли за идущим впереди офицером. Проходя мимо сидящего на нарах Петьки, Саня - питерец сквозь зубы процедил со злобой:

- Умотал, я все равно тебя достану!

Легкий холодок пробежал по коже,  нет, не от страха сказанных слов, а в подтверждении той догадки, что человек погиб из-за него и на его месте должен бы быть он, Петька.

На допрос вызвали Петьку на следующий день с утра.

- Давай, рассказывай все, как было, без утайки. Чего утаишь, сгною в одиночке, - пригрозил ему опер.

Петька рассказывал все произошедшее подробно, медленно, спокойно, как на экзамене отвечал на билет.

- Ну а про драку в бараке,  почему скрыл?- перебил его опер?

- Да я думал, что это не относится к делу, да и какая там драка, чуть дотронулся до него и все,- смущаясь, пояснил Петька.

- Ничего себе дотронулся, еле человека отходили от смерти, а он так запросто. Ты что дурак,  или первый раз, что полез в драку на пересылке?  - уже более спокойно спросил дознаватель.

- Первый,- потупя голову, тихо ответил Петька.

- Оно и видно, а лежать бы тебе на месте того шибздика, не приди он к тебе с просьбой поменяться, лежать бы тебе сейчас на его месте. Ну, да ладно, знать повезло на этот раз. А вот за драку я все же тебя брошу в штрафной лагерь, чтоб поумнел и в карточку запишу. Раз у тебя первая ходка, поясню и запомни это хорошенько. Все, что ты будешь делать, особо нехорошее, будет записываться в твое личное дело. Давай вали в свой барак, да больше мне не попадайся,- заключил опер.

Из сказанного Петька понял, что он угодил в штрафную, про которую только и говорили со страхом все окружающие, перекрещиваясь, тихо повторяли:

-Не дай Бог, сохрани и помилуй, попасть в штрафную.»

Петька тихо плелся по пронизывающему, холодному ветру от двухэтажного дома начальства в свой барак. В голове одна мысль неоконченной обрывалась, другая лезла в голову, страшнее первой. Неизвестное  пугало, что будет с ним сегодня, завтра, он не знал, и не предполагал. Все еще не испытано, не изведано, он первый раз в этих краях в положении заключенного. Куда ни кинь взгляд, всюду колючая проволока.

Утром Петьку с еще несколькими заключенными погрузили в машину и ожидали, когда шофер заправит машину. Рядом сидящие заключенные тихо переговаривались между собой.

- Тебя,  за что,  направили  в штрафную колонию? – один  заключенный,  спрашивал другого.

- С братвой в карты играли, надсмотрщики застукали, а я банковал, все отбежали, а я  с кучей денег на кону на нарах, да с картами в руках, вот меня и хлопнули  в штрафники, - пояснил заключенный.

- А тебя за что сцапали? – спросил рядом сидящий заключенный Петьку.

-  Подрался, - ответил Петька.

- Заключенный Гросс Петр выходи из машины, - громко прокричал конвойный.

- Ну, это добавят, видимо,  мало дали, я то знаю, уже третья ходка, - говорил один из заключенных.

Петька вышел из машины и доложил, что Гросс Петр по указанию прибыл.

- Ты поступаешь в распоряжение  к тому надзирателю, который стоит около вон той машины, похоже, машины перепутали, вместо штрафников в шуты тебя записали, - смеясь,  говорил вызвавший его надзиратель.

Петька подошел к стоящему около другой машины надзирателю и тот на него обрушился бранью, что уже полчаса его разыскивают,  и дал команду садиться в эту машину.

В колонии, недалеко от Магадана, кучка заключенных, сгрудившись у импровизированной сцены в маленьком зале, стояли, перешептываясь между собой, ожидали прибытие какого-то начальства. Вскоре послышался шум и топот кованых сапог. В зал вошли в военной форме полковники и другие офицеры и уселись в первом ряду, не раздеваясь, в зале было холодно.

- Показывай свой товар, Саня, что хорошего ты подобрал?- обратился один из полковников к стоящему на сцене молодому мужчине в чине капитана.

- Кое-чего есть хорошего, Игорь  Сергеевич,  отдельные экземпляры есть не плохие, но скажу прямо, особо порадовать нечем, все тяжелее и тяжелее выбрать шедевры.  Все же съездил не зря, скажу откровенно, - отвечал капитан, подходя к начальству.

Все собравшиеся заключенные были новичками, «не обстрелянными воробышками», как их называли офицеры, жались друг к другу, перемигиваясь и, как бы спрашивая, что им надо от нас. Другие пожимали плечами, не понимая,  зачем их собрали здесь.

- Так, слушайте меня внимательно, выходите по одному и от всей души каждый показывает, кто на что способен. Я просмотрел вашу всю картотеку и подобрал,  кто может петь, кто танцевать. Зарекомендуете себя перед начальством, будите,  как сыр в масле кататься. Ну, может не сыр, но,  однако около этого. Не покажитесь и меня подведете, на драге или на лесоповале сгною,- разъяснил капитан Саня, подходя к заключенным.

Петька его видел и раньше, когда капитан приходил в их вагон, к солдатам и слушал, как пел Петька. Однажды в одном из пересыльных пунктов Петьке дали команду остаться и опять появлялся капитан и снова Петьке давали команду на погрузку и везли дальше.

Из-за кулис вытащили старенький рояль, установили посредине сцены, за него уселся один из заключенных. Странно было видеть небольшого росточка мужчину с остриженной головою в фуфайке за роялем, но судя по первым аккордам, дело свое он знал хорошо. Пробежавшись по клавишам, разминая пальцы, он еще раз проиграл несколько вариаций и стал ожидать указаний. Вынесли аккордеон, установили стул на сцене прямо перед начальством. Вышел другой заключенный, уселся на стул и, пробежавшись пальцами по клавишам аккордеона, начал играть вариации  на песни с красивым переходом с одной на другую песню. Затем ему подали баян, играющий положил аккордеон около себя, у стула, взял баян, опять, пробежавшись пальцами по пуговкам баяна, и продолжил играть отрывки из песен на баяне. Начальство сидело на первом ряду, слушая, махали головами в такт музыке, но все поглядывали на полковника, сидящего в центре.

Игорь Сергеевич прослушивал и давал команды капитану, тот, в свою очередь, сменял или исполнителя или инструмент.

- Молодец, Сашко, уважил с музыкантами. Ну, а теперь давай вокал показывай. Как говаривал Попандопуло: Покажи товар лицом!»,- смеясь, потребовал  Игорь Сергеевич.

Все присутствующие засмеялись в угоду начальнику, а может от хорошего настроения. Поочередно капитан выставлял одного за другим заключенных. Те, стоя на сцене перед начальством, исполняли песни. По знаку  Игоря Сергеевича, капитан менял исполнителей, отмечая себе в блокнотике какие-то записи после каждого певца. Петьку капитан оставил последним и когда все заключенные были прослушаны, капитан подошел к Петьке:

- Не подкачай, Красавчик, себя, да и меня не подведи,- не громко сказал он Петьке.

- Что там у тебя, Саня, все?- спросил Игорь Сергеевич.

- Думаю, Игорь  Сергеевич, что я Вам могу предложить голос, которого Вы ожидали. Итак, товарищи, объявляется выступление Красавчика,- торжественно объявил капитан Саня.

За роялем черненький, стриженный молодой мужчина, слегка бренчал по клавишам, прислушиваясь. Петька вышел на сцену, подошел к роялю и стал потихоньку напевать песню.

- Хорошо, хорошо, вот так нормально, на пол тона ниже, я все понял, все отлично, можно начинать, -  мужчина  за роялем ответил  Петьке.

Публика в зале перешептывалась между собой. Полковник, сидящий в центре, молча наблюдал за приготовлениями на сцене. Петька вышел на центр сцены, правой рукой облокотившись слегка на рояль. Зазвучала музыка и Петька запел чистым, нежным голосом: « Ах ты, Русь моя, беззаветная, край березовый, край Есенина…» В зале воцарилась тишина. Игорь Сергеевич, поддавшись вперед, внимательно слушал. До конца песни капитан простоял в стороне, на сцене, глядя на своего начальника в ожидании сигнала, но никакого знака,  так и не последовало. Петр песню закончил,  и через секунду зазвучали аплодисменты, на первом ряду встали. Хлопая, подошел к сцене Игорь Сергеевич.

- Не скрою, уважил, Санек, молодец, такую кадру отхватил,- похвалил он капитана.

- Да, Игорь Сергеевич, пришлось за него побеспокоиться, побегать. Хотели его выгрузить в Хабаровском управлении, он же кроме, как поет, имеет еще мастера спорта по дзюдо и боксу, вот его и хотели те варвары использовать в своих целях, - хвастался капитан перед своим начальством.

- Но там после покойного Дмитрия Ивановича так и осталась традиция драк между колониями. У нас другое дело, мы развиваем у заключенных культуру, прививаем любовь к музыке. Пока я буду начальником управления колониями, эта традиция сохранится в калымском краю,- торжественно заключил полковник, потирая очки и одевая их, присматриваясь к заключенным через очки.  Игорь Сергеевич был небольшого роста с начинающей  лысиной на голове, лет 37, по виду, да еще надев очки, он больше походил на школьного учителя, чем на начальника управления исправительно-трудовых колоний.

- Игорь Сергеевич, этих куда? Как обычно, на разные работы?- спросил капитан у начальника.

- Да, Саня, определи их здесь в колонии на разных работах. Есть материал подготовленный, можно послушать в ближайшее воскресенье, но большую часть материал сырой, с которым нужно работать,- ответил Игорь  Сергеевич.

Капитан отвел заключенных в зону, в один из бараков, стоящих чуть в стороне от других. В бараке были установлены нары в два яруса, сколоченные из досок. Между нарами установлены столы, вбитые в землю колья, на которые прибиты были доски.  Все было не стругано, не отесано, работали, видно, с молотком и гвоздем. В бараке был полумрак. Петька зашел в барак с остальными заключенными и остановился, присматриваясь в темноте.

- Заходи, братва, гостями будите, бутылку поставите, хозяевами можете стать,- отозвался мужской голос из дальнего угла барака.

Все прошли дальше, в глубь барака, там стояли заключенные рядком, рассматривая вновь прибывших заключенных.

- А ну-ка, ну-ка, посмотрим, кому мы готовили новые места на нарах,- подходя к новеньким, сказал  длинный, худой мужчина.

- Глист, не суетись, пусть братва обживается. Занимай, ребятушки, нары, да будем знакомиться,- отозвался все тот же голос, который приглашал проходить в барак.

Вновь прибывшие разместились по нарам, подошли к столу и начали знакомиться. Все были из художественной самодеятельности, выступали здесь для начальства и ездили по лагерям и выступали с концертами. Все это наперебой и по одному рассказывали новеньким  старожилы.

- Недавно часть братвы отсеяли, кто голос потерял, кто провинился, вот их и отправили по этапу  по зонам, - рассказывал молодой парень, которого называли Композитором.

К Петьке подошел лет тридцати мужчина, который был, видимо, за старшего в бараке.

- Будем знакомы, Колька - гитарист!- представился он.

- Красавчик! – неожиданно для себя, представился Петька.

Впервые за все то время, когда с легкой руки Нины, его нарекли кличкой Красавчик, Петька высказал вслух свое второе имя, называемое в кругу заключенных кликухой. Раньше было то Рыжий, то Виктор Павлович или Сергей Иванович его называли кличкой, как-то она и звучала не так, как сейчас, когда Петька сам представился Красавчиком. Само имя Петька, данное матерью при рождении, как-то здесь отодвинулось и на первое место, словно вперед, выдвинулась кличка. В душе стало мутно, не понятно, но что поделаешь, «попав в волчью стаю, приходиться по-волчьи выть», как говорится в пословице.

- Не горюй, не тоскуй, Красавчик, привыкнешь,  обживешься, друзей заимеешь, будет легче. Похоже первая ходка?- спросил Колька - гитарист.

- Да, первая!- кратко ответил Петька.

- Поясню всем,- чуть громче начал Колька.- Начальник управления  Игорь Сергеевич для вас отец родной, чуть пикнете не туда, в землю зароет, золотишко копать или на лесоповал отошлет. А его жена Элеонора Давыдовна для вас мать родная, если ей не угодите, вообще могут сгноить и «никто не узнает, где могилка твоя»,- пояснял он, а последние слова пропел.

- Чем же мы ей будем угождать?- послышалось со стороны вновь прибывших.

- Отборочную спевку вы только прошли,  у ее мужа  Игоря Сергеевича, а у них дома железный матриархат, теперь будите проходить конкурс перед Элеонорой. Она закончила консерваторию и вышла замуж за нашего начальничка  Игоря  Сергеевича, а в этой глуши, где проявишь свои консерваторские  способности, только среди нас, заключенных. Вот она и создала художественную самодеятельность и ней командует. Если у Элеоноры пройдете спевки, то только тогда будете считать себя артистами, - закончил свои разъяснения Николай.

- Так тогда может сразу по колониям?- спросил Петька.

- Не, Красавчик, не советую. В зиму без привычки, это тебе не там, на материке, а здесь 45 мороза и больше, а золотишко копать нужно кайлом, помахать нужно добре, чтоб пайку дневную набрать, на лесоповале не слаще. Так что, братва, советую, здесь закрепляйтесь, кто по баяну, кто по вокалу, а кто хоть по хлебу и по салу, - шутливо, по-отечески советовал Николай новичкам.

…Здание, отведенное под клуб, находилось недалеко от барака, где расположились заключенные художественной самодеятельности. Выпал снег, стояли морозы и Петька с товарищами, перебегая в здание, ударял кулаками о бока, потряхивая, приговаривал:

- Ужас, какая холодина, аж,  дух захватывает.

- Это ерунда, Красавчик, разве это холодина? Вот зимой будет в два раза больше, что тогда запоешь?- грозился Никола - гитарист.

Они сдружились в бараке, жили дружной семьей. Поначалу некоторые сторожилы, вроде худого Витька- Глиста хотели верховодить над новичками, но Петька с помощью остальных смогли переломить ситуацию, а Никола занял сторону новичков. Попробовав мощные Петькины удары, некоторые старожилы перестали заноситься перед новичками, и воцарились нормальные человеческие отношения. Конечно, не без этого, чтоб кто-то,  с кем-то поцапались, поругались, но потом помирились,  через день-два и снова тишина. Кроме репетиций по музыке, «артисты», как их называли здесь и по колониям, совмещали обязанности по обеспечению топливом дома офицеров и высшего командного состава. Нарубить дров, занести уголь, почистить печку, растопить, наносить воды и другие мелкие работы по дому. «Артисты» были разбиты попарно и за каждой парой были закреплены дома офицеров. Выделялись конвойные, но больше для порядка, так как бежать было некуда, а куда побежишь, когда кругом сугробища намело, да морозище уже под сорок ночью трещит, в выданной казенной одеженке перебежать из одного дома в другой, и то насквозь пронизывает, а на улице ночью часа за два - три человек кочерыжкой станет.

…Репетиции проходили каждый день с утра, часов с 10-ти начинались и часов до 2-3 дня, а потом обед в столовой колонии и затем работа  по закрепленным домам,  по домашним работам. Вела репетиции Элеонора Давыдовна. Каждый участник художественной самодеятельности получал задание и, разучив слова песни или мелодию, как на экзамене,  должен был сдать ей урок.

Дисциплина была жесткая, малейшее неповиновение каралось тут же,  или  отсылался провинившийся на мойку полов, туалетов,  или отправлялся в карцер. Элеонора любила порядок и беспрекословное повиновение и, самое основное, понимание ее с полуслова. Двоих уже отсеяли в колонии только лишь за то, что она дважды разъясняла им ее замысел выступления на сцене, а они начали спрашивать третий раз,  об одном и тоже. Была она стройной, красивой женщиной лет тридцати. Длинные черные ее волосы были разбросаны по спине и плечам. Иногда она их накручивала,  и пышные волосы делали ее еще красивее, видимо, она подстраивалась, подделывалась под какую-то знаменитую артистку. Постоянно при ней был капитан, который представлял первый раз новичков или другие офицеры, которые неотступно находились с ней в зале. Готовились к выступлению и к Октябрьским праздникам, на седьмое ноября. Кроме поездок по колониям проходили конкурсы художественной самодеятельности между колониями и даже между управлениями исправительно- трудовых колоний. Перед самым праздником седьмое ноября, когда концертная программа была в основном определена, Элеонора Давыдовна попросила остаться Петьку после окончания репетиции. Все ушли, остался в зале один из офицеров, сидящий на последнем ряду, что-то читая. Петька стоял посередине сцены, ожидая дальнейших указаний Элеоноры Давыдовны. У него промелькнуло в мыслях, что ним она недовольна и последует грубый отчет с ее стороны или какое-то наказание, но вроде бы не с чего его ругать, раньше замечаний не было. Элеонора постояла около сцены, посмотрев снизу  вверх на Петьку, о чем-то подумав, поднялась на сцену, подошла к Петьке вплотную, посмотрела в зал на сидящего офицера, который оторвался от книги и смотрел в их сторону.

- Ну, что ж, хорошо,- раздумывая о чем-то, проговорила она и снова окинула Петьку с ног до головы, продолжила:

- Петенька, мне нужно прослушать в твоем исполнении «Очи черные». Ты, пожалуйста, подойди ко мне поближе, я на рояле тебе аккомпанировать буду, а ты спой, - ласково, тихим, спокойным голосом говорила Элеонора Давыдовна, садясь за рояль.

Прозвучало несколько пробных аккордов, а затем зазвучали вступление музыки песни и Петька запел. Он сильно волновался, все думая, что эта спевка связана с плохим исполнением песни. Пропев первый куплет песни, Элеонора перестала играть и внимательно посмотрела на Петьку, а затем на сидящего в зале офицера, уткнувшегося в книгу.

- Петенька, ты что-то волнуешься, как-то скованно. Расслабься, представь себе, что в зале нет никого и мы с тобой одни,- обратилась она вкрадчивым, тихим голосом.- Начали «как люблю я Вас…»,- попросила она Петьку.

Играла она хорошо, легко, слегка покачиваясь в такт музыке, а когда музыка с проигрыша переходила на музыку куплета песни, она, подаваясь чуть вперед, как бы приглашая исполнителя начать песню. Петька запел свободно, душевно: «… Как боюсь я Вас, знать в недобрый час встретил я Вас.»

- Вот сейчас прекрасно, хорошо давайте, что там у нас еще? Давайте еще попробуем прослушать «Окрасился месяц багрянцем».

- Сережа, вы можете идти, я сейчас заканчиваю и тоже пойду, - обратилась она к офицеру, проигрывая музыку другой песни.

- Нет, Элеонора Давыдовна, мне наказал строго-настрого Игорь Сергеевич, чтоб я Вас ни на минуту не оставлял наедине с заключенными. Так что извините, но я останусь,- ответил офицер и снова продолжил читать книгу.

- Ну, хорошо, начнем, Петенька, - недовольно, ответила Элеонора Давыдовна.

И Петька запел громко, с вдохновением: « В такую шальную погоду нельзя доверяться волнам.» Пропев всю песню, Петька внимательно посмотрел на Элеонору, которая сидела у рояля, закрыв глаза и еще несколько секунд молчала. Потом потихоньку убрала руки с клавиш и медленно, встав, как бы отходя от музыки, заговорила:

- Боже, как хорошо, только не открывать бы глаз и не возвращаться к действительности, в эту медвежью глушь, Богом забытый угол. Спасибо, Петенька, на сегодня довольно. Ты на работы не ходи, я за тебя поставила другого, сегодня отдыхай, а завтра тебя поставят на другие объекты, а может на один объект, как говорят военные в этих случаях,- тихо, вкрадчиво говорила она и внимательно смотрела на Петьку. Что-то было недосказано в этих словах и Петьке показалось, что Элеонора,  как-то выглядела взволнованной. Нет, он ничего не думал на свой счет, просто было необычно. Когда руководитель художественной самодеятельности зэков была с ними грубовата, жесткая, порой даже жестокая, а тут такое милое, нежное обращение к одному из заключенных. Что могло быть общечеловеческое между заключенным и женой начальника управления колониями, да еще непосредственным его начальником художественной группы? Ровным счетом – ничего! Просто плохое настроение и ей надо было его развеять, но, кажется, этого ему не удалось.

- Она ушла, задумчива и печальна,- думал Петька, шагая в свой барак.

Снег хрустел под валенками, морозы стояли трескучие, в бараке стояла холодина. На ночь устанавливали дежурство и топили буржуйку ночью, подбрасывая в нее дрова, но все равно по ночам зуб не попадал на зуб, разве что в ведре не замерзала вода. Когда дежурный проспит, то и в ведре образовывался лед с палец толщиной. Утром вставали, разбивали лед в ведре, умывались и шли по закрепленным домам работников колонии разжигать печки или пилить, колоть дрова. Часам к десяти - одиннадцати снова собирались на репетиции, некоторые их окрестили спевками, но это не дай Бог услышит Элеонора Давыдовна, может это высказывание стоить отчислением из художественной самодеятельности и отправкой в колонию. Как правило, отсюда отправляли в самую глухую, самую плохую колонию и поставят на самые тяжелые работы, по просьбе начальства, а то могли отправить и в штрафную колонию. Но Петьке не показалось столь необычное отношение начальницы к себе, что ему грозит отчисление из художественной труппы, как она любила называть зэковскую самодеятельность.

  Прошел концерт на праздник седьмого ноября, где Элеонора Давыдовна еще больше внимания уделяла Петьке, разговаривая с ним любезно, ласково, иногда даже поглаживая по его плечу, когда Петька, переодевшись к выступлению, выходил на сцену. Концерт прошел хорошо, как говорят артисты, на бис, но,  а здесь на крик и свист от восторга высшего удовольствия. И опять Петька все эти любезности со стороны Элеоноры Давыдовны отнес на хорошее ее настроение. После концерта в бараке подсел к нему на кровать Николай:

- Ты не заметил повышенного к себе внимания, Красавчик, со стороны начальства?- спросил он тихо.

Петька встал, сел рядом с Николаем, обдумывая,  что ответить.

- Честно говоря, заметил, но я думаю, что это от хорошего настроения, - ответил Петька.

- Да не скажи, на одних орет, правда, стала тише, чем была, а с тобой прямо расстилается,- допытывался Гитарист.

- Я думаю, может это сказалось после того, как меня закрепили за домом начальника управления, т.е. ее домом,- объяснил Петька, стараясь и для себя найти причину изменения отношения к нему начальницы.

- Закрепили тебя обслуживать дом начальничка после того, как она уже к тебе стала относиться лучше. Видно направили тебя в дом по ее просьбе? - размышлял вслух Гитарист.

- С чего это она бы за меня просила? Просто того зэка отправили в колонию, а меня назначили туда. Вот и вся загадка! - зло ответил Петька.

- Тебе жить, Красавчик, смотри сам,  но я думаю, что это все не с проста,  -  вставая с нар, сказал Гитарист и ушел на свое место спать.

На репетициях, на концертах Элеонора Давыдовна вела себя по отношению к Петьке вежливее, ласково  называя его Петей, Петенькой.

Готовили концерт к Новому году, она несколько раз оставляла его после репетиции спеть песни, но каждый раз она старалась отослать присутствующего офицера куда-нибудь. Перед самым Новым годом, отослав офицера с каким-то поручением, она подошла к Петьке, стоящему около рояля:

- Петенька, расскажи о себе, а то я смотрела твое дело, там ничего не написано, как ты жил, чем занимался, были ли у тебя девушки?- спросила она, видимо, к этому разговору она подходила мысленно давно.

- Особо рассказывать нечего. Учился в институте, занимался спортом, подрабатывал на жизнь, развозил по городам сумки, чемоданы и прочее. Оказалось, эти сумки, баулы  с преступными вещами. Вот и влип, попал сюда, вот и вся моя жизнь, -  чуть смущаясь, ответил Петька.

- А в личном плане, как протекала жизнь, Петенька? Девочки, женщины, ну, и  знаешь, все такое,  э…э ..разное. Ты парень красивый, высокий ростом,  недаром Красавчиком зовут,- продолжала допытываться Элеонора.

- Честно сказать, было и такое и разное, возможно это и погубило меня,- еще больше смущаясь, краснея, признался он.

- Ой, как интересно, расскажи, пожалуйста,  поподробнее, -  приближаясь еще ближе к Петьке, попросила она.

- Что рассказывать, Элеонора Давыдовна, что было, то прошло, как говорят, былого не вернуть, а в моем положении можно сказать, возможно, подобное будет не скоро,- с грустью ответил Петька.

- Ну,  это как посмотреть, все зависит от тебя. Наедине можешь меня называть Элеонорой, или, лучше, Эля,- кокетничая, попросила она.

- Вы мне начальник, я должен чтить субординацию, еще услышит охраняемый, доложит Игорю Сергеевичу, а это хорошего мало, хватит мне и одного раза,- отходя от Элеоноры к роялю, Петька невольно вспомнил Москву, предновогоднюю вечеринку и жену Сергея Ивановича, молодую, красивую женщину. Они чем-то были похожи, та, Наташа и эта, Элеонора.

- Ну, что ж, на сегодня хватит. Чем меньше будут знать об этом, обо всем, тем спокойнее нам будет жить,- спокойно, тихо проговорила Элеонора, собирая с рояля ноты.

 Новогодние концерты проходили с 29 декабря,  с новогодних елок для, детворы отобрали несколько человек, в том числе и Петьку. У Элеоноры детей не было, но она с теплотой и нежностью относилась к детям, беря чужих на руки, лаская их и воркуя с ними, изменяя голос, подстраивая его под детский голосок. Глядя на нее со стороны, женщины всегда ей говорили:

- Пора Вам, Элеонора Давыдовна, деток своих заводить с Игорем Сергеевичем.

- Время еще терпит, свободно погулять нужно, а уж потом и можно деток заиметь,- отшучивалась она, но грусть и тоска была у нее на лице при упоминании этой темы.

Разучены были песенки к Новому году,  и при хороводе детей вокруг елки играла музыка, и исполнялись песни. На Новый год все начальство собралось в зале клуба. Были вынесены все стулья, установлена елка посредине зала, накрыты столы по залу. Всем эти Новогодним огоньком командовала и распоряжалась Элеонора Давыдовна. Она подготовила концертную программу и, при приближении стрелки часов к двенадцати, начали выходить исполнители на сцену и петь песни, рассказывать стихи. После двенадцати часов в зале зашумели, заговорили собравшееся начальство исправительно- трудовых колоний и управления. Одеты они были, большую часть, в гражданскую одежду, но то там, то тут промелькнет человек в форме. Заключенным строго- настрого было запрещено спускаться в зал и по краям сцены за кулисами стояли вооруженные солдаты. Да и без этого каждый из заключенных понимал, что ему грозит за непослушание, никто не выходил из каптерки около сцены, названным остряками предбанником.

Петька спел первую песню на сцене под аккомпанемент Элеоноры. Она немного выпила шампанского, играла на рояле легко, свободно, всем телом поддаваясь к поющему Петьке при переходах и проигрышах. Публика в зале бурлила после исполнения и требовала исполнять еще песни.

Элеонора Давыдовна подошла к солдатам, что-то сказала и подошла к Петьке:

- При этой песне спустишься в зал и пройдешь меж столами, этих я предупредила,- махнув на солдат, в приказном тоне сказала она.

Пропев первый куплет, Петька спустился в зал, проходя меж столов, пел « Выйди, коханная, хоть на хвылыночку  в гай…»

После песни подвыпившая публика лезла к Петьке целоваться, обниматься, предлагая выпить. Он смотрел на все это со стороны трезвого человека с тоской и грустью, вспоминая новогодние празднования дома, в кругу милой мамы, друзей, однокурсников. Подошла к нему Элеонора и оторвала от набежавших мыслей:

- Присядь, пожалуйста, за этот столик,- попросила она Петьку, указывая на стол, заставленный закусками и выпивкой, а сама вышла на центр зала и объявила:

- Сейчас танцы, потанцуйте немного, а потом Красавчик споет еще.

Все зашумели, загалдели, в зале стоял сплошной гул. Многие собрались за один стол и, сидя друг около друга, каждый старался перекричать соседа, не слушая никого, сосед тоже,  что-то старался доказывать или рассказывать, не слушая  собеседника. Петька все это наблюдал и думал, что странно серьезных, вечно чем-то недовольных начальников видеть беззаботными, бесшабашными, подвыпившими людьми. Элеонора подошла и села рядом с Петькой.

- Выпьешь, Красавчик?- спросила она, взяла бутылку и налила два фужера шампанского.

- Нет, я не пью,- ответил Петька и посмотрел на женщину. В ее глазах он увидел огонь желания, страсти, она пожирала его глазами. На секунду у него, что-то вспыхнуло внутри и погасло, он вспомнил, где, и кто он. Элеонора взяла фужер и втиснула его в руку Петьке.

- Я разрешаю выпить сегодня, ведь сегодня Новый год. С Новым годом, Красавчик!- поднимая бокал, произнесла она.

 Видимо, ей нравилось называть Петьку Красавчиком, она это делала с какой-то нежностью, любовью и, подвыпив, очень часто, как бы, позабыв о его настоящем имени. Она выпила полный фужер, подвинула свой стул еще поближе и, наклонившись к Петьке, почти касалась губами его щеки, тихо заговорила:

- А ты не бойся меня, ты люби меня, люби крепко, страстно. Мой болван гонялся за зэками и провалился в речке, пока вытащили, пока согрели, все и отмерзло, теперь у нас деток не будет, а я их так люблю, а их никогда не будет,- грустным голосом говорила Элеонора, поглаживая руку Петьке под столом. Он ее убирал, она ее ловила и снова поглаживала. Она налила еще шампанского полный бокал и залпом выпила, заметно захмелев, она крепко сжала Петькину руку:

- Я от тебя хочу ребенка, от такого красивого, здорового мужчины. Соглашайся и будешь, как сыр в масле кататься,- пьяно шептала она, обдавая Петькино лицо жарким дыханием.

Петька вытащил руки из-под стола, слегка отодвинул свой стул от Элеоноры.

- Нет уж, Элеонора Давыдовна, мне и одного раза для науки хватит, я раньше на воле катался, как сыр в масле,  вот теперь я болтаюсь по Калыме,  как щепка в море,  из-за этих самых женских желаний,- тихо ответил Петька. 

- Там был риск, Красавчик мой, а здесь для тебя никакого риска, на, выпей бокал шампанского и иди на сцену, а потом зайдешь в  гримерку, и чуть погодя я туда приду, - страстно шептала  на ухо Петьке Элеонора, обдавая его жарким дыханием. Запах отходящих духов от нее,  дурманил Петьку, а от выпитого шампанского в голове закружило.

Заиграла музыка и Петька запел легко, свободно. Словно огромная ноша свалилась у него с плеч после высказанных слов Элеоноры,  и  ее приглашения  зайти в каптерку,  стало на душе светло и ясно. Закончилась неясность, непонятность в отношении начальницы к заключенному Петьке, она не придиралась к нему, она его добивалась, она его желала.  Еще не смолкли аплодисменты, а Петька быстрым шагом ушел за рояль, а затем тихим шагом, прячась за ширму,  прошел в каптерку, которую Элеонора называла гримеркой. Петька зашел в маленькую комнатку, в которой стоял диван, стол и три стула, хотел включить свет, но теплая женская рука остановила движение его руки, и тихий щелчок дверного замка послышался сзади Петьки.

- Иди сюда, ко мне, мой Красавчик,  моя радость ненаглядная, - целуя Петьку, шептала Элеонора. Петька обнял ее, она была в чем мать родила.

… После Новогоднего вечера были поездки с концертами по многочисленным колониям калымского края. Элеонора Давыдовна теперь действовала по отношению к Петьке прямолинейнее и открытее. В каждой поездке она сразу просматривала возможность встречи с Петькой,  при малейшей возможности, она подходила к нему, внимательно смотрела на него, нежно беседуя, пожирая его взглядом и тихо говорила, где нужно, и в какое время ему быть.  Однажды даже усадила с собой рядом в вездеход и, прижавшись, шептала Петьке:

- Вот попробуй,  какая я горячая, вот здесь чувствуешь, как пылает все во мне,- ухватив за руку, она водила Петькиной рукой по своему телу, затолкав ее под теплые одежды.

Вездеход УАЗ качало из стороны в сторону и Петькина рука, натыкалась на упругие, мощные груди Элеоноры. Возбуждаясь, она наклонялась к нему, обдавая лицо жарким дыханием, выпитое шампанское после концерта с начальством колонии придавало Элеоноре еще больше желания  и огня.

- Темно, никто ничего не видит, поцелуй  меня, Красавчик!- шептала она Петьке.

- Шофер увидит, или услышит, -  уговаривал он Элеонору. Он сидел молча,  не поддаваясь любовным играм Элеоноры, но и сильно не вырывая руку и особо не сопротивляясь, помня, что ни что не может сильнее обидеть женщину, чем грубое ее отторжение.

- Наконец-то приехали,- подумал Петька, вставая со своего места.

- Какая близкая дорога, быстро приехали,- с сожалением прошептала Элеонора. – Петенька пройдем в дом культуры, я хотела бы послушать  две последние песни, которые мы разучиваем последнее время, - смеясь, предложила  она.

-  Ох, добром это не закончится, - думал Петька, возвращаясь в свой барак после дома культуры.

После 14-го января старого Нового года на месяц репетиции отменили и всех так называемых «артистов» отправили на дополнительные работы по уборке на улицах снега. В этом году снега навалило много, и собранная бригада еле успевала очищать улицы. Откидывали снег и шли каждый по своим закрепленным домам и участкам, а другие шли топить котельные. Накидавшись снега, натаскавшись угля, а потом надо еще убрать, подмести, выдраить туалет, нарубить дров, затопить печку и, к вечеру Петька валился на нары и замертво спал. С утра начиналось снова,  и целыми днями  снег, уголь, дрова. Несколько раз Элеонора приглашала к себе попить чая. Петька заходил, она его угощала едой, пил чай и часа два-три они уединялись в ее спальне. Знала бы Элеонора состояние  Петькиной души при этих встречах. Он,  заключенный, попадал в качестве истопника в дом начальника управления колониями  всего калымско-магаданского края,  и с его женой занимаясь любовью, проводили время до обеда. Элеонора хорошо знала расписание работы своего мужа и четко следила за графиком посещения Петьки ее квартиры. 

Это было  около 23 февраля, когда начались репетиции к мужскому празднику дню Советской Армии. Элеонора пригласила Петьку домой, тогда, когда он, наколов дров, очистил снег и собирался уходить,  что бы переодеться и идти на репетицию. Петька зашел, разделся, прошел на кухню. В квартире было тепло и уютно, он сел за стол, осмотрелся вокруг, везде буйствовал достаток. Импортная мебель, ковры, картины огромной величины с видом гор, моря. Элеонора налила чай в чашки, разрисованные золотом, в тарелочки, с такими же узорами наложила печенье, красивая сахарница разрисована золотом замысловатыми вензелями. Одета она была в японский халат, расшитый павлинами, краски были яркие и искусно подобраны на птицах, казалось, что стоит хозяйке халата встать и птицы взлетят. Петька посмотрел на свою убогую одежду заключенного, смутившись, опустил свои руки под стол.

- Зачем я согласился зайти сюда, времени уже много, скоро надо идти на репетицию?- подумал Петька. 

- Наливай чай, Красавчик, я поставлю еще чего-нибудь покушать. Может, выпить будешь?- спросила Элеонора, присаживаясь поближе к нему.

- Элеонора Давыдовна, Вы извините, но уже времени много и скоро надо идти на репетицию, и  я сыт, ни пить, ни кушать я не хочу,- робко возразил Петька ей.

Петька не знал, как себя вести в этих случаях,  что говорить, что делать при своем положении заключенного перед своей непосредственной начальницей, тем более перед женой начальника управления всех тюрем, или делать, что она говорила, но он тоже рисковал при этом, или отказываться, рискуя попасть в немилость Элеоноры.

- Я же просила, меня не бойся, не стесняйся, я такая же женщина, как и все, с такими же желаниями,  или хотениями, как и у других, возможно, даже больше.  Вот сейчас у меня страстное желание  быть с тобой,   и никакие репетиции мне не интересны, а времени, дорогой Красавчик, нам вполне хватит. Тем более,  что  я же тебе все объяснила, что мне от тебя ничего не нужно, только ребенка и все. Я не  дура,  что буду бросать такого мужа,  год-два и мы будем в Москве, и прощай это захолустье. Не брать же мне ребеночка из детдома, когда  мне здоровой и красивой женщине можно и родить. Я же не виновата, что у этого олуха ничего не получается с детьми,  -  с жаром говорила Элеонора, ухватив руку Петьки и сжав ее в своих ладошках,  тащила его в спальню.

На самом интересном,  на  полном ходу вперед  к рождению ребенка, и тут … послышался стук в дверь  и громкое  обращение Игоря Сергеевича:

 - Элечка,  золотце, ты где?  Я решил пораньше  вернуться домой, смотри, какую я медвежатину принес, - раздеваясь, говорил он.

В спальне Петька,  услышав голос начальника, вскочил, засуетился по комнате,  хватаясь за одежду, пытаясь одеться. Эльвира Давыдовна спокойно встала, одела халат, подошла к двери и спокойно тихо сказала:

  -  Не суетись,  ложись на кровать и лежи тихо, я сейчас приду, - посмотрелась в зеркало, поправила прическу и вышла.

 - Милый, Игоречек, то, что ты принес мясо очень хорошо, но у нас нет никаких специй, я тебя попрошу, сходи в магазин и принеси всего, что нужно для жарки мяса, - целуя в щечку Игоря Сергеевича, спокойно говорила Эльвира Давыдовна, подавая ему пальто и шапку.

- Хорошо, дорогая, а ты пока разделай мясо, я быстренько схожу в магазин,  -   одеваясь, говорил муж.

 - Не торопись, дорогой, мне еще нужно привести себя в  порядок, - направляясь к спальне, спокойно говорила жена.

Игорь Сергеевич оделся и ушел, а Эльвира Давыдовна спокойно подошла к двери,  повернула дважды ключ в замке входной двери  и прошла в спальню к Петьке, который пытался сразу же уйти.

 - Э нет, милый Красавчик, ты не можешь оставить меня в таком состоянии,  быстренько раздевайся и давай закончим начатое приятное дело, - помогая раздеваться Петьке, целуя и лаская его, говорила Эльвира.

Шло  время, Элеонора Давыдовна использовала каждое подходящее время для встречи с Петькой, она старалась с ним остаться наедине, не оставляя надежду заиметь ребенка.

 Но, проходило время, а беременность она не ощущала, как она не старалась расспрашивать у женщин о первых признаках беременности, но она их у себя не находила. Иной день она расцветала, как яблоня весной,  и ходила целый день цветущей и радостной, предчувствуя признаки беременности, но на следующий день, она ничего не чувствовала, из тех признаков беременности, которые ей говорили женщины. Элеонора старалась быстрее провести репетиции, что бы выкроить время для встречи, приглашала Петьку к себе домой,  старалась покормить его едой, которую ей рекомендовала врач, но признаков ее беременности она не ощущала. Однажды, находясь у себя в спальне, Элеонора Давыдовна решилась на серьезный  разговор с Петькой. Сколько она откладывала этот разговор, сколько она себя убеждала, что все будет хорошо и все наладится и ребенок у нее будет, но время шло, она торопила события, а признаков беременности не было. Ей казалось, что вот, вот придет мужу вызов из Москвы, а у нее не решается вопрос с ее беременностью, а глядя в зеркало она придирчиво рассматривала себя, со вздохом говорила:

 - А годы бегут, и бегут, я старею, а ребеночка все нет, и нет. Надо,  чего-то придумывать, перво-наперво надо беседовать с Красавчиком, - решила Элеонора Давыдовна.  Ей казалось, что в тридцать лет все уже проходит безвозвратно и надо, как можно быстрее решать вопрос со своей беременностью. И вот, после бурно проведенного времени в спальне, она решила все высказать Красавчику.      

- Понимаешь, Петя, я хочу с тобой серьезно поговорить и хочу, что бы ты меня понял. Я сильно хочу ребенка, мне это необходимо, но у нас ничего не получается, я не знаю, почему так, но не получается и все. Вроде все хорошо, казалось бы, мне не надо больше никого,  кроме тебя, я в восторге от тебя, но  беременность не приходит и не приходит, а мне она нужна срочно, сейчас, не откладывая на потом. В связи с этим, мы должны расстаться, - выдохнула она из себя, пристально глядя на Петьку.   

Что сказать мужчине в этом случае женщине? Чем утешить женщину, не обидев ее? Он хотел наговорить глупостей, о том, что это не его вина, но и при том, что у нее есть муж, у которого и есть основная задача в том, что бы у них  были дети. Но, потом решил, что не надо обижать и разочаровывать женщину,  не  надо  обижать  свои  чувства  к ней, при этом оставаясь порядочным человеком перед другим мужчиной,  - ее мужем.

Так, что упрекать ее мужа в неспособности иметь детей и сваливать всю вину на него Петька не мог. Игорь Сергеевич к нему относился очень хорошо, и ответить хорошему, нормальному человеку подлостью, наговорив на него гадостей Элеоноре Давыдовне,  уступив своей минутной слабости и наслаждению мщения женщине, Петька не мог  себе этого позволить.

- Вы меня извините, Элеонора Давыдовна, я хорошо знаю Вашего мужа. Он хороший человек, и у вас все получится и будет много детей, - успокаивал Петька женщину, разбирая свою одежду, которую в спешке вывернул наизнанку. - Если Вы  так решили, Элеонора Давыдовна, то тому так и быть, -  спокойно,  сказал Петька, и собрался уходить

- Что ты знаешь об этом? Мы уже пять лет, как обследовались и определили, кто из нас не может иметь детей. И потом, что тебе до этого, я сама разберусь в своей семье, и решу, что мне делать, а сейчас никуда ты не уйдешь, пока я тебе не разрешу, ты в своем уме оставить в таком состоянии женщину. Нет, мой милый Красавчик, иди ко мне и только потом я тебя отпущу. Пусть это будет наша последняя встреча,  последняя страсть, но я хочу, что бы она запомнилась и тебе, и мне на всю жизнь, - страстно говорила Элеонора, помогая снять Петьке остаток одежды.

… Женский праздник  8 Марта проходил в зале дома культуры, как его называли все. Накрытые столы, разодетые женщины, все это выглядело необычно, тогда, когда на улице трещали морозы и мела метель. Элеонора Давыдовна красивая, нарядно одетая, руководила концертом, подавая условные знаки своему помощнику, теперь уже майору. Капитан, получив майорские погоны, накрыл стол, обмывая звание, то и дело бегал от стола к сцене. Исполнители - заключенные толпились в каптерке, каждый ожидая своей очереди выступления. В труппе, как ее называла Элеонора, появился новенький, высокий, худощавый, темноволосый, молодой мужчина, Славик, по кличке Кент, играющий на гитаре. Кольку - Гитариста отправили в другую колонию, за какую-то провинность, а по слухам среди «артистов» его отправили, что бы освободить место гитариста.  Славик  был нахален, нагловат, с выходками бывалого ходока по тюрьмам, хотя говорили, что он осужден первый раз.  В артисты Элеонора старалась набирать новичков и, как правило,  рецидивистов не рассматривала в свою труппу, те которые имели за плечами несколько ходок, она не брала, так что все верили проверке первого отдела, что Славик - Кент новичок в тюремных делах. Петька наблюдал со стороны, как Элеонора Давыдовна относилась к новенькому, нежно, с лаской обращалась к нему и в каждом удобном случае она подходила, поглаживая его по плечу или по груди, вроде поправляя ремень, на котором висела гитара. Он вспоминал, как вот так же, эта же женщина,  обращалась с ним,  и ему тогда казалось, что никто не видит, никто ничего не замечает. А вот теперь, когда он сам смотрел со стороны на эту пару, ему было стыдно за себя, за свое глупое поведение, с размышлениями, зачем это делала так женщина. Наивно полагал, что такое обращение связано с беспокойством за выступление, или так было принято в артистических кругах. Потом выяснилось, что это совершенно для другого. Была очередь выступления Петьки, он собрался выходить на сцену и тут,  чья-то рука легла на его плечо:

- Счастливо выступить, Красавчик! Ты не  подходи ко мне близко, мы обо всем с тобой поговорили, и все с тобой попробовали и переделали.  Я надеюсь,  ты меня хорошо понял, и все будет без глупостей с твоей стороны. Я правильно решила, и, надеюсь ты правильно меня понял?  - тихо спросила Элеонора, слегка поглаживая рукой по его плечу.

- Спасибо, Элеонора Давыдовна, я постараюсь выступить хорошо.  За все я Вам благодарен, с моей стороны никаких глупостей не будет,  и Вы их никогда не ожидайте от меня, - ответил Петька.

От волнения ответ получился полушепотом, а последние слова произнес еле слышимым шепотом и пошел на сцену. Песню он исполнил с душой. Придавшее волнение в разговоре с Элеонорой перед выступлением передалось на выступление и в песне «Письмо матери» на слова Есенина прозвучала с тоской и волнением. «Ты пишешь мне, что ты скучаешь тоже»- звучало в песне с дрожью в голосе. Петька пропел песню, секунды зал молчал, а потом обрушился шквал аплодисментов. Все хлопали, не прекращая, требуя исполнения еще песни Петькой, но Элеонора отослала его в каптерку и запретила ему выходить на сцену.

Один полковник в форме подошел к сцене, покачиваясь, пьяно  закричал во все горло:

- Прошу исполнить  «Мурку»!

Этим требованием он как-то выручил Элеонору Давыдовну с затянувшейся паузой, когда зал требовал спеть Петьку, а она не пускала его на сцену. Элеонора вышла на сцену и громко, с какой-то торжественностью, заявила:

- Я всегда говорила и скажу сегодня, что никогда моя труппа артистов не будет исполнять блатных песен, и пока я буду руководителем труппы, никогда этого не будет. А сейчас исполнится композиция рояля с гитарой,- она гордо прошествовала за рояль, и из каптерки вышел Славик- Кент с гитарой. Из зала,  кто-то свистел, кто шумел, выражая недовольство. Праздничный концерт прошел успешно, Петьке так и не разрешила Элеонора Давыдовна больше спеть, а после  концерта она, взяла под ручку Игоря Сергеевича и ушла домой.

На следующий день Петька отбрасывал снег на дорожках около здания управления. Подъехала машина, из нее вышел начальник управления  Игорь Сергеевич. Он шел, посматривая на работу заключенных. Петька подумал поговорить с Игорем Сергеевичем.

..Однажды на одном из концертов  Игорь  Сергеевич подошел к Петьке и, похлопывая по-отечески по плечу, попросил:

- Спой что-нибудь задушевное, соловей ты наш,- получилось так запросто, как между двумя равными товарищами.

 - Видимо, догадывается, а возможно и знает о их с Элеонорой отношениях, она несколько раз смело заявляла о том, что и пусть застанет их вместе, пора бы ему давно  это увидеть, а не только выслушивать от посторонних людей, -  с жаром заявляла она, когда Петька беспокоился, что ее муж может  появиться,  когда они были в постели.

Петька раздумывал несколько секунд и все-таки решился.

- Разрешите обратиться, гражданин начальник,  заключенный № 3139 Гросс Петр,- выпалил он, сняв шапку и вытянувшись в струнку перед начальством.

- Разрешаю, разрешаю! Что там у тебя?- улыбаясь, спросил начальник управления.

- Гражданин начальник, Христом Богом прошу, перевести меня

 куда - нибудь, в другое место. Не хочу я больше в артистах ходить. Мне лучше кайлом махать, параши мыть,- с волнением и с дрожью в голосе, обратился Петька к Игорю Сергеевичу.

- Что так? Почему не нравится культурно просвещать народ?- спросил начальник строго, глядя на Петьку внимательно,  улыбки словно и не бывало.

- Насмешек больше не могу терпеть со стороны своих заключенных, говорят, ты языком все горазд болтать, а вот помахай кайлом. Да и потом, никакой я не артист, я больше по технике, в политехническом институте учился, - робко объяснил Петька.

Начальник внимательно посмотрел  на заключенного.

- Хорошо, я подумаю,- пообещал он и быстро пошел в здание управления. Через два часа Петьку известили, что он вызывается к начальнику управления. Петька сильно волновался, хотя догадывался о причине вызова, но неизвестность пугала, настораживала, и масса вопросов мелькала в голове. Куда переведут? Что там? А может не по вопросу отправки? Так тогда зачем? Петька зашел в кабинет начальника управления в назначенное время и четко представился:

- Заключенный Гросс Петр № 3139 прибыл по Вашему вызову,- все по форме, все, как положено, отчеканил он.

- Присаживайся, Петр Алексеевич, вот сижу, разбираю твое дело и толком не пойму, за что тебя в такую даль упекли?- спросил начальник.

- Видно заработал, да не вписали в бумаги,- вскочил Петька, вытянул руки по швам.

- Да сиди ты, не суетись, не ершись  передо мной. Я хочу понять зачем, почему присылают сюда таких молодых ребят.  Ведь здесь публика такая, что хорошему не научит,  а вот испортить до конца это могут, - по-отечески высказался Игорь  Сергеевич, встал, походил по кабинету, раздумывая о чем-то, потом сел напротив заключенного Петьки.

- По твоей просьбе, Петя, направляю я тебя в дальнюю колонию, в самое пекло, хотя здесь везде не сладко, но там спокойнее, там мой однокурсник начальником колонии, снисхождения не жди, но мужик он справедливый. Я тут в твоем деле написал пару строк, ему передадут. Тяжеловато тебе в жизни будет, больно ты справедлив,  или принципиален, здесь называют правильный, а в жизни надо хитрить, изворачиваться и предавать, а у тебя, слава Богу, этого мало. Вот за это, и за все тебе спасибо, что ты настоящий мужик,- вставая и пожимая руку Петьке, сказал, прощаясь,  Игорь Сергеевич.  - Спасибо! Всего Вам хорошего,- смущаясь, ответил  Петька.

 Прощание получилось необыкновенным для начальника и заключенного, а, вроде как, хороший знакомый провожал товарища.

Через некоторое время пришел конвойный и дал команду Петьке собрать свои вещи в своем бараке и перейти в пересылочный барак. Через час Петька уже сидел на нарах в пересылочном бараке среди нескольких заключенных. Сидели друг от друга вдалеке, обычно пересылка бывает, забита до отказа, а сейчас народу было мало, и все были не знакомы друг с другом,  и  каждого переводили в разные колонии. В бараке было холодно, Петька, закутавшись во все, что было из одежды, лежал на нарах, стараясь согреться.

- Заключенный № 3139  Гросс Петр на выход, - громовым голосом прозвучало в бараке  объявление конвойным.

От неожиданности,  да еще с полудремы, Петька сразу и не сообразил, что это вызывают его. Потом сообразив, что вызывается именно он, пошел к выходной двери. Выйдя за двери барака,  конвойный ему  указал на дверь в рядом стоящем домике, который был предназначен для обслуги. Петька прошел в домик и ему указали на дверь комнаты свиданий.  Заходя туда в недоумении,  он все раздумывал, что это могло означать, или его раздумали отправлять, или его ожидало, какое-то наказание.  И как только он переступил через порог, и закрыл за собой дверь, Петька попал в объятия Элеоноры Давыдовны.

 - Ты же мой дорогой, ты же мой любимый, Красавчик. Как же я сильно по тебе соскучилась, как же я по тебе истосковалась. Да, не надо мне никого, да, не надо мне высоких должностей, не надо мне золотых гор, был бы ты рядом со мной, мой ласковый, мой нежный, Красавчик. Теперь я только поняла, всю ценность в жизни, - причитала Элеонора, целуя Петьку,  ухватив его за фуфайку.

 - Что случилось? Как, и зачем ты сюда пришла? Тебя могут увидеть, это опасно для тебя, - чуть отрываясь от Элеоноры, освобождая рот от ее поцелуев,  удивленно спрашивал  Петька.

 - Петя, Петенька, я беременна! От тебя беременна, у меня, у нас будет ребенок, понимаешь, ты мой дорогой, Красавчик! – с радостью громко говорила Элеонора.

 - Тише Вы … ты говори, тебя могут услышать, у тебя могут быть большие неприятности со своим мужем, - успокаивал ее Петька.

  - А он уже знает эту, мою большую радость. Представляешь, вчера на вечере, мы сидели за столом, я кушала все подряд,  и мне от чего-то стало плохо, мы ушли с праздника, а сегодня я пошла на консультацию к гинекологу, а она мне, как гром среди ясного неба объявила, что Элеонора Давыдовна ,Вы беременна, - с радостью, с горящими глазами, рассказывала Элеонора.

 - Я за Вас, с Игорем Сергеевичем, очень рад, Вы хотели ребенка, у Вас он будет, но я здесь причем? – спокойно спросил Петька.

 Он помнил,  где он, кто он, и сколько ему еще быть в этом качестве, он просто не хотел ввязываться в  игру, двух людей, судьбой соединенных в семью.

- Как это ты причем, в этом случае? Ты, что не понимаешь, что это и твой ребенок, он же от тебя, ты же его фактический отец, - горячо говорила Элеонора Давыдовна, искренне  непонимающе смотрела на Петьку.    

- Да, с точки зрения женской логики, возможно, вы правы, но с человеческой судьбы, моей, Вы не правы. Побыв с Вами, я уже  оставляю часть своего тела, часть своей души. Вы торопились сюда, сказать мне свою, нет Вашу, с Игорем Сергеевичем радость. Но вы не подумали обо мне, тем более теперь, что я об этом  знаю, что с Вами я оставляю свою частицу, свою кровинушку, и,  рано или поздно, мне уже не жить спокойно, бесшабашно. С этой поры у меня будет не жизнь, а один кошмар от мысли, что где-то живет мой ребенок, что с ним, как он там? Эти вопросы меня будут преследовать всю жизнь. Я считаю, что это должно присутствовать у каждого порядочного мужчины. Вы меня не считаете человеком, а зэком, но запомните, как бы жизнь не карежила человека, какие бы не преподносила каверзные сюрпризы, он всегда внутренне не должен опускаться до скотского состояния, жить только ради постели,  а всегда должен оставаться человеком. Я Вас не виню, вы пришли по зову своей гордыни, поделиться своей радостью, но Вы не подумали обо мне,  принесет ли радость это сообщение мне? Легко ли ему будет  жить после этого? Вы были, возможно,  другой, лучше, но Вас испортила высокая должность мужа. Прошу, опуститесь на землю, будьте милосерднее, оставьте меня в покое,  и у Вас на душе будет легче, - сказал Петька, понимая, что он, может быть, подписывал себе приговор, но вспоминая праздничный вечер и ласковое поглаживание  Элеонорой по плечу новенького гитариста, не сказать этого  он не мог.            В Петькиной душе еще была свежая рана грубой отставки его не только, как любовника, но и, как человека. В любовных утехах женщин он был не новичок, сколько раз ему было предложено выбирать на ночь, на две любую из женщин,  и через короткое время расставаться без сожаления, но при этом оставаясь не оскорбленным человеком. Элеонорой  Давыдовной  все проделано с Петькой  так, как с ненужной вещью, как с отработанным материалом.  Это мнение  было его внутренним содержанием, частью его души. Он спокойно вышел и направился к бараку, сзади его конвоировал солдат, который в долгом ожидании на улице, весь промерз и топал валенками по снегу и размахивал руками, чтоб согреться, поддерживая карабин на плече. Да, и везде, где бы ни был Петька, его сопровождал конвой, напоминая ему о том, что он не свободный человек, а заключенный.

С первым конвоем после недолгого ожидания  Петьку отправили в другую колонию. Гусеничный вездеход тянул за собой несколько огромных саней, оббитых неотесанными досками в виде домика. Закутавшись, кто во что мог, заключенные, прижавшись,  друг к другу, сидели на санях. По календарю уже была весна, но только не для этих мест. Днем солнышко слегка пригревало, но мороз пробирал насквозь, через стеганые фуфайки, а ночью мороз усиливался и поднималась поземка, засыпая дороги и без того еле заметные. Ехали день, а к вечеру остановились в одной из колоний. Переночевали, кое- чем перекусили,  и с утра снова по ухабистому бездорожью сани подскакивали вверх - вниз, целый день петляли по тайге, по тундре и добрались до маленькой сторожки,  где было несколько человек. Ночевали на полу, почти друг на друге, но все же в тепле. Ехали снова до колонии, оставляли там заключенных и, переночевав, забирали других заключенных, ехали дальше.

 На двенадцатый день вездеход тянул одни сани, в которых сгрудилось человек десять в кучку, накинув на себя откуда-то взявшийся брезент.  В колонию добрались к вечеру, уже смеркалось. Вездеход остановился около ворот, слышался лай собак. Из вездехода вышел офицер, начальник конвоя, сопровождавший заключенных, покричал. Вскоре к нему вышли солдаты из охраны колонии, открыли ворота, пропуская вездеход с санями.

- Мы уже сегодня вас не ждали,- подходя к прибывшему офицеру, говорил начальник караула лагеря.

- Да к вам только на вертолете можно добраться. Ни козьей тропы, ни дорожки, ехали наобум, раза два плутали. Ну, принимай товар, а то завтра обратно поедем,- подходя к саням, говорил приехавший офицер.

Заключенные повылазили из саней, выстроившись в шеренгу. Произвели перекличку,  и повели в отдельно стоящий барак.

- Пусть побудут до утра, а там разберемся,- заявил старшина, принимавший прибывших заключенных.

- Ты хоть покорми людей, у нас харчи закончились, они ничего не ели,- попросил прибывший офицер, сдавший заключенных.

- Перебьются, до утра не подохнут, какие они люди, это же заключенные,- скаля зубы, ответил старшина.

- Ну-ну, смотрите сами тут, я вам сдал всех по списку, в целости и сохранности, - уныло ответил офицер конвоя.

  Утром Петька вышел из барака вместе с остальными прибывшими заключенными. Только сейчас  при свете дня они увидели  и поняли,  что спали в складе. Ночью наощупь ложились, кто, где попало, и под бок попадались, то лопаты, то кувалды.  Когда утром расцвело, то все увидели, что барак был завален инструментом и запасными частями, цепи, ковши свисали со стеллажей и только у дверей, где они провели ночь, оставался более или менее пятачок свободного места.  Свалившиеся со стеллажей кувалды, топоры и пилы изредка лежали на полу.

- Все прибывшие построились около склада и приготовились к докладу. Фамилия, имя, отчество, по какой статье осужден, в каких колониях отбывал наказание, по какой специальности, или в качестве кого. Отвечать четко без вранья и добавлений, как дело было, так и говорить, при обнаружении обмана, виновные будут строго наказаны, - приказал лейтенант, подошедший к прибывшим заключенным.

Все заключенные  четко отвечали на задаваемые вопросы, а лейтенант что-то отмечал в папке документов, привезенных вместе с заключенными. Как только представился Петька,  лейтенант прервал его на полуслове и приказал идти к дому,  где размещалась контора лагеря.

- Тебе, заключенному Гросс Петр, следует явиться к старшему оперуполномоченному по особым делам и получить особое задание, - приказал лейтенант.

Петька направился к указанному дому, предчувствуя на душе, что-то не хорошее, и как только он перешагнул порог здания, он увидел на двери кабинета табличку с надписью: « Особый отдел ». Петька постучал и немного погодя открыл дверь и зашел в кабинет.

- Тебе кто разрешал входить? Надо ждать за дверью, когда тебе разрешат зайти, а ты не дождался разрешения и сразу вваливаешься в кабинет. Трое суток карцера и снова повтори  вход в кабинет, - наорал на Петьку высокий мужчина, с черными усами, с пагонами капитана.

Петька развернулся, вышел за дверь и постучал, с той стороны двери не отвечали минут пять, а затем, словно подождав, что воспитуемый осознал сполна свою ошибку, послышалось еле слышимое разрешение. Петька зашел в кабинет,  и по всей форме доложил, что заключенный Гросс Петр по приказанию прибыл к старшему оперуполномоченному по особо важным делам.

- Вот так то лучше будет, а то привез послание от начальника управления и думал, что птицу удачи поймал за хвост. Да, знаешь  ты,  зэк,  несчастное мурло, что привезенная тобой ксива к начальнику лагеря, которого уже полтора года нет здесь, она написана начальником управления специально для того, что бы мы с тебя здесь вытрясли всю душу и даже больше. Видимо, ты там ему насолил на полную катушку, а мы своего начальника не подведем, мы уж с тебя кровушку попьем, и как только ты копыта откинешь здесь, мы сделаем красочную фотографию с твоей могилы и пошлем с отчетом своему начальнику, - размахивая перед носом Петьки кулаком, орал начальник особого отдела.

Петька стоял молча, потупя взгляд в пол и только теперь осознавая, что ласковые слова и ухмылочки  Игоря Сергеевича, были его игрой, злорадством внутренней его души, а письмо, написанное в другой лагерь, являлось сигналом для его подчиненных к мщению Петьке за него, их начальника.

- Так вот, мурло  зэковское, есть у нас блатное местечко в тайге, не жизнь, а малина, кругом тайга на несколько сот километров, ни единой души, кроме  охотничьих домиков, нет ни единого жилища.  Речка, рядом шахта вырыта и будешь ты там добывать золотишко круглый год, летом и зимой,  для нашего начальника управления, да и для нас соответственно, до тех пор, пока копыта свои не откинешь, - наводил страху на Петьку начальник особого отдела.  

Петька еще при поездке раньше, когда они ездили студентами по Сибири, слышал в разговорах  о существовании тайных, потайных золото добывающих точках  в тайге. Выйдя из кабинета особого отдела и из дома администрации колонии, Петька шел к своему бараку и вспоминал свою прошлую жизнь. Ему казалось, что это  было очень давно. Порой,  ему представлялось, что это было не с ним, а с кем-то другим. А ему просто рассказали про все это, и по этому, он об этом знает.  При воспоминании прошлого,  Петька  вспомнил Виктора Павловича и Михаила Павловича, при этом его зубы заскрежетали, в голове затуманилось и он очередной раз пожалел о том, что не прикончил их обоих тот раз, в доме бабы Лизы, когда он тащил Рыжего от железной дороги в машину.

 Рано утром он грузил на прицеп трактора еду, лопаты, топоры, и прочий инвентарь, который Петька раньше не видел и не знал его предназначение.  Подгоняемый грубыми окриками конвойного, Петька похватал на ходу свою еду, кашу перловую, запив ее не сладким чаем, слегка рыжеватого цвета, уселся в прицеп трактора и они поехали. Ехали они долго, петляя, из стороны в сторону, так и казалось, что это делают специально для того, что бы запутать следы, но когда Петька присмотрелся, то увидел, что от дороги отходили  тропы и в другие направления, но трактор выбирал одну и двигался по тем, которые вели к нужной им цели. Петька, глядя с прицепа удивлялся, как только мог тракторист  трактора безошибочно определить  нужную ему, еле заметную дорожку.  Кругом тайга, сплошной лес, один в один стояли деревья, как солдаты,  и сколько не смотри, все мелькали и мелькали хвойные деревья. В глазах рябило, то ли от того, что сильно  хотелось есть, или от тряской дороги и беспрерывного мелькания деревьев в глазах.

 Ехали медленно, по ухабистой дороге и только к вечеру приехали к дому, чуть поодаль в стороне, напротив того дома стоял второй поменьше дом, а между ними стоял  длинный сарай. Все эти три здания образовывали двор, в который и заехал трактор. Из кабины трактора вылез конвоир и приказал все привезенное в прицепе выгружать в сарай. Тракторист вышел из кабины и стал разминать ноги, приседая и поднимая их в сторону, направляясь к Петьке, собираясь ему помочь.         

- Пойдем в дом, Костя, поедим,  а то есть охота, аж, живот подвело,  а разгрузить прицеп, перебьется зэк, сам  справится,  - распорядился конвоир.

Петька стал выгружать все привезенное в отсек сарая, где были установлены стелажи с полочками.  Через некоторое время во двор стали подходить люди, положив на крыльцо принесенные с собой деревянные короба и сумки, они стали помогать Петьке, разгружать прицеп. Один из подошедших понес лопаты за Петькой,  зайдя в сарай тихо, шепотом, сказал:

- Привет, Петька, не показывай, что мы знакомы, здесь это не приветствуется, - а громко спросил, -  Новенький, как зовут?

- Петькой зовут, - ответил Петька,  в сарае без окон было темно, а выйдя на улицу, где было  светло,  узнал Кольку гитариста из их художественной самодеятельности, которого отчислили раньше Петьки.

Петька, по предупреждению Николая,  сразу понял, что здесь совершенно другие порядки, чем  встречал он раньше. Зашли в дом, который стоял напротив того большого дома, в который зашли конвоир и тракторист, все собравшиеся стали переодеваться и готовиться к ужину. Один из прибывших подошел к Петьке и указал на его место, на второй полке, в  двух ярусной кровати,  которая стояла в углу. Петька постелил себе кровать и, не зная, что делать, прилег на кровать, за день, болтаясь в прицепе он сильно устал, там уснуть было просто невозможно. Чуть погодя Петьку  пригласили к ужину и вкратце объяснили порядок  его нахождения здесь. Объяснял тот же мужчина, который  показывал ему  кровать, Петька понял, что он среди присутствующих был старший.

- Для новенького поясняю, меня зовут Муса, можно Миша, я ваш бригадир, без меня никто, никуда не уходит, и ничего не делает. Все делают  то, что скажу я, если кто не будет слушать, будет строго наказан. Все бригады разбиты по три человека, здесь находится три бригады и один человек скользящий дежурный, это значит, что в бригаде постоянно находится три человека и бригада обязана каждый день выполнять план промывки золота. Каждый день от бригады выделяется человек на дежурство по очередности, таким образом, за десять дней продежурят все, а потом начинают по новой очереди. Новенького поставьте в очередь в конце, пусть пока обвыкается, в свою бригаду возьмешь ты, Николай.  Готовить надо хорошо и желательно не только из продуктов, которые привозят из зоны. Завтра в шесть часов подъем, завтрак и с семи  часов на работу, и до семи вечера. Сейчас ужин и отбой, - после пояснения, приказал бригадир.

Дежурный всем по кругу наливал суп из большого котла. Такое правило было заведено и соблюдалось строго, кто дежурил, тот и обслуживал всех, наливал поровну, никого не обижая, не поощряя лакомым  кусочком. За нарушение правила, виновник мог  схлопотать наказание от всех,  от повторного приготовления еды, до физического наказания. Все это Петьке предстояло  познать и изучить, в том числе и навыки промывки и добычи золота,  пока он об этом не имел ни малейшего представления.

На утро, все молча поднимались ровно в шесть часов утра, попив на ходу чая с куском хлеба, прихватив с собой чего попало поесть на обед,  обув резиновые сапоги, каждая бригада  уходила в тайгу на отведенные участки добычи золота. Как только вышли из дома, Николай стал рассказывать Петьке  принцип промывки золота лотком, которые  каждый член бригады нес в руках.

- Я не буду тебе рассказывать всех способов добычи золота и их преимущества, вначале,  я расскажу тебе, тот способ промывки золота, который через некоторое время мы будем применять сами. Вот эта деревянная игрушечка хорошо отстругана и изготовлена из куска бревна,  с наклоном стенок ко дну и предназначена для промывки золота из породы. Называется эта деревянная штуковина лоток, который с утра легкий, как пушинка, но за день ты потрясешь его с породой,  и к вечеру он тебе уже не кажется таким легким, а за несколько лет работы с лотком, тебе захочется выть от него и не видеть его глазами, - рассказывал Николай.

Прошли километра два по еле заметной тропке в тайге, а затем спустились в овражек, по которому бежал ручей. В весеннее время, после таяния снега, ручей разливался, это видно было по широкой полосе песка, глины, гравия, лежащего от ручья до первых кустов, кустиков и травы. Пройдя некоторое время по ручью, Николай стал что-то искать и, найдя зеленую, свежесрезанную ветку, воткнутую немного в стороне от ручья, громко выкрикнул:   - Вот, есть, нашел, здесь и будем мыть. Один из опытных  золотарей ходит вдоль  ручья и исследует  породу на наличие золотишка в ней, и где он считает, что содержание золота нормальное, оставляет зеленую метку для нас. Мы находим эту метку и на этом месте и вокруг моем до тех пор, пока не увидим, что добыча золота упала, тогда переходим на новое место и ищем снова зеленую метку, - пояснил Николай,  Петьке.

Николай подошел к ручью и набрал в лоток некоторое количество земли, затем набрал в лоток немного воды и стал вращать лоток туда, сюда, периодически набирая воду и покручивая лоток, разгребая и разминая землю в лотке. Быстрыми, ловкими движениями Николай покрутил лоток, набирая еще земли и все время набирая воду, держа лоток под углом ,промывая всю землю водой. Проделав такие манипуляции с лотком, он сгреб руками последние остатки земли, еще раз слегка промыл лоток водой, умело вращая его и сливая воду с лотка, наклонился над ним.

- Вот, оно, родимое, золотце наше, - показывая Петьке лоток, говорил Николай.

Петька посмотрел в лоток, на дне лотка проходила поперечная слегка выдолбленная канавка, вот в этой канавке он и увидел несколько крупинок песка, которые никак не были похожи на то блестящее золото, которое привычно видел Петька. Это и было золото, добытое Николаем промыванием водой породы.

- Ты, Петя, остаешься на этом месте и моешь породу здесь, от ручья к кустикам, как увидишь, что стало хуже, заходи снова от ручья. И запомни, Петя, ты моешь не землю, а породу, так как в этой земле есть золото, уже она не земля, а порода, которую надо мыть и добывать золото. Я  пойду  выше по ручью, и там буду мыть, что не понятно потом спросишь, а пока план, план, и еще раз план. Я учился тоже так же, крутил, вертел лоток, как попало, пока не понял и научился,  что чем больше лоток болтаешь, тем больше золота. Этот лоток с первым золотом для тебя, я оставляю тебе, ты запомнишь его на всю жизнь, и меня тоже, - смеясь, Николай посвящал Петьку в золото добытчики, забирая свои пожитки и, пройдя метров пятьдесят, Николай  стал мыть породу.

За целый день, наклоняясь у ручья и беспрерывно вращая и болтая лоток, стоя в резиновых сапогах почти по колено в воде и орудуя руками по локти в холоднейшей воде, Петька к вечеру еле стоял на ногах. К дому Петька шел, как в бреду, придя в дом,  не раздеваясь,  попил воды и завалился на нары. Проснулся Петька от шума в доме и подумал, что кто-то пришел к ним и еще никто не ложился спать. Спросонья разобравшись, понял, что уже все проснулись и поднимаются уходить на работу. Петька перекусил, что дали,  взяв на обед еды, пошел уже знакомой тропкой по тайге, а затем повернули с бригадой к ручью.

Недели через полторы Петька втянулся в работу, а через две-три недели стал выполнять ежедневное задание начальства. Изо дня в день, без выходных и праздничных дней, без перерыва на обед, по 12-14 часов в сутки, Петька  целое лето мыл золото лотком на ручье. Однажды шли молча по таежной тропе к ручью,  Николай слегка дернул Петьку за рукав и приложил к губам  палец, когда приотстали от третьего члена бригады он тихо начал говорить.

 - Здесь не принято ничего обсуждать и говорить о работе, особенно о золоте, в бригаде специально три человека, что бы каждый мог наблюдать друг за другом. Больше нельзя, можно не уследить, меньше тоже нельзя, могут сговориться. Скользящий повар, это тоже специально для того, что бы доверенное лицо начальства мог побывать во всех бригадах и узнать настроение, и кто с кем дружит. Все продумано до мелочей, существует негласная система поощрения за стукачество, от жирного куска  мяса, до досрочного освобождения. Ну, это тогда, когда сдашь целую банду старателей с золотом. Бежать здесь не куда, кругом тайга, да и при первой встрече с людьми,  они сдадут  беглеца в лагерь. Иные смельчаки пробовали устраивать побег, но после двух, трех дней сами приходили из тайги, говорили, что заблудились, а других приводили сами же заключенные в лагерь, - пояснял Николай.

- Вы, чего-то отстали от меня, замышляете захватить участочек лучший для промывки, - неожиданно  вынырнув из-под куста, с ехидством, говорил третий член бригады, как  будто в подтверждение слов Николая.    

 Только редкие перерывы возникали в работе, когда им была необходимость заготовки мяса и из бригад приглашали для загона зверя на застрельщиков, в роли которых выступало лагерное начальство. Но это событие летом было крайне редкое, зачастую обходились без них, основная задача была, это выполнение плана.  Занимаясь любой работой, заключенные знали, что задание промывки золота на день оставалось за бригадой.  Проходя вверх по ручью,  бригада обрабатывала все те места, которые  были намечены зелеными ветками, все эти места были ранее исследованы пробной промывкой опытным специалистом, и ветки-маячки надо было обязательно обработать, а ветку убрать. При обнаружении оставшейся ветке бригада наказывалась штрафом, увеличением плана промывки на каждую бригаду, начальство считало, что не обработанное место промывки, как бы обкрадывало их, может,  именно здесь могли бы  найти редкостные самородки, величиной с перепелиное яйцо и более, это уже не тот песочек, который еле заметно блестит в лотке.

- Вот здесь медведь задрал старателя с нашей бригады, за которого тебя, Петя, прислали к нам в бригаду. Мы шли сверху ручья, я задержался за поворотом с Саней на промывке, а Валерка ушел мыть дальше, и тут слышим такой крик, что кровь в жилах стынет. Мы с Саней побежали  за поворот к Валерке, а медведь на него навалился и рвет его. Начали кричать, орать, а отогнать нечем, кругом тайга, а рядом не единой палки. Подошли поближе, орем благим матом, а медведь приподнялся на задние лапы, посмотрел на нас и медленно пошел в тайгу.  Подбежали к Валерке, а он еле дышит, мы его понесли в дом, он пожил до вечера и скончался.  Около дома, под сопкой похоронили, там уже было три могилы, Валеркина стала четвертой, - грустно закончил Николай свой рассказ.

Все молча сняли шапки, поминая Валерку старателя, затем тихо разошлись по ручью и продолжили промывку золота.

- Ты представляешь, Петька, в тот день, как медведь задрал Валерку,  нам вдвоем с Саней, пришлось норму мыть и за Валерку, пока тебя не прислали. Еще недели три, когда уже и ты был в бригаде, мы все догоняли упущенное не промытое золото Валеркой, как вроде мы его задрали, а не медведь, - с возмущением говорил Николай, проходя по тропе к дому,  вспоминая минувший случай на этом ручье.

В доме после ужина, Николай подсел на нары к Петьке и тихо начал расспрашивать о его жизни на свободе, до заключения, как жил, чем занимался, за что посадили. Петька отвечал неохотно, односложно, поглядывая с осторожностью на Николая.

- Правильно делаешь, Петька, не очень распространяйся о себе, а я спросил, что бы проверить тебя и предупредить  на всякий случай, мало ли чего, вон, как с Валеркой. Нас здесь держат, как мертвых душ, мы нигде не числимся,  и если чего случится с каждым из нас, похоронят так же в тайге, а в документах напишут, что при попытке сбежать замерз. Все черные старатели, от зэков, моющих золотишко для начальства, висят в воздухе, руководству  выгоднее, что бы мы добывали золото по плану.  На свободу не выходили, как можно подольше, или вообще не выходили, а оставались здесь, меньше будут об этом знать, - совсем перешел Николай на шепот, посвящая Петьку в тайны положения заключенных на промывке золота.

Долго не мог уснуть Петька в этот вечер, обдумывая сказанное Николаем. Осознав, что отсюда выход, похоже, один-  работать,  работать, а потом похоронят.  Или похоронят,  когда, что-то случится, но именно здесь, в тайге. Со средины августа начались холодные утренние зори, промывать золото стало еще сложнее, при теплой погоде вода все равно была холодной, но руки можно было подержать на теплом воздухе, а при похолодании руки коченели в воде, а на воздухе обдавало холодным ветром, и казалось, что держать руки в воде было теплее.

 В начале сентября появились  утром заморозки, и ручей покрывался тонким льдом. Приходилось утром разбивать лед, очищать лужу воды ото льда и потом уже приступать к промывке золота.  Бывалые золотодобытчики рассказывали разные случаи с погодой по годам, пугая своими рассказами, что иные годы были морозы и в начале августа, а порой переставали мыть золото в начале сентября, на ручье лед становился толстый, что пробить его было тяжело, и за короткое время мороз снова затягивал промывочную воду льдом.  В середине сентября пошли дожди со снегом, к обеду снег таял, а к вечеру опять образовывалась на ручье корка льда. К концу сентября мороз резко усилился и к октябрю выпал снег, а на ручье образовался твердый ледяной покров, который нельзя было разбивать и мыть золото, лужа тут же застывала, покрываясь толстым слоем льда. Сколько заключенные старатели не пробовали  организовать промывку золота хотя бы днем, все было бесполезно, лоток обмерзал коркой льда, лужу быстро затягивало льдом. По опыту опытных  золотодобытчиков попробовали мыть золото в старой шахте, прорытой  в сопке еще в старые времена. Заносили в шахту дрова и там их разжигали, пытаясь огнем растопить замершую землю. Для сохранения тепла в шахте от горящих дров пробовали закрывать вход в шахту, но дрова плохо горели, выделяя огромное количество дыма. От угарного газа двоих заключенных еле успели спасти, вытащили их на воздух и откачали на свежем воздухе. Пробовали интенсивно топить костер в шахте, как бы набирая температуру  и отмораживать землю, а затем быстро промывать то, что отмерзло, но земля и вода в луже быстро замерзала и промывка на этом заканчивалась. По требованию начальства попробовали долго топить, затем закрыть вход в шахту, но после часа горения костра, земля обвалилась,  завалив истопников, находящихся в шахте, которых еле успели откопать, так как земля быстро замерзает, становясь крепкой, как бетон.

После нескольких попыток организовать добычу золота в зимнее время, начальство дало команду отложить работы до весны. Все бригады из золотодобычи были направлены на лесоповал, как Петька заметил, они были обособлены от общей массы заключенных и жили в тех же домах и охранялись теми же конвоирами. Контакт с общей массой заключенных  золотодобытчиков всячески был исключен. Несколько бригад золотодобытчиков  объединили в одну общую бригаду лесозаготовителей.  Теперь Петька стал осваивать профессию лесоруба, включая обрубщика сучьев, валка деревьев бензопилой, погрузка бревен на лесовозы. Иногда из их бригады брали людей на охоту в качестве загонщиков зверя, Петька тоже попадал в их число, так как требовались загонщики высокого роста, выносливые, и как один из начальников лагеря говорил, что загонщик должен быть с хорошо поставленным голосом,  громким, зычным и без хрипоты.

Так прошла зима, долгая, тяжелая, нудная северная зима в заключении. Солнышко стало помаленьку пригревать и с крыши, напротив солнышка, стала капать капель, вначале в середине дня еле заметная водица упадет с небольшой сосульке, две, три капли и затихает. Потом с каждым днем все больше и больше и в начале апреля кое-где появились ручьи.

 Петьку с делянки лесоповала  вызвали в дом-барак, где они жили. Там уже сидел опытный золотодобытчик Славик, Петька слышал, что он работал где-то рядом с ними,  но добывал золото не лотком примитивным способом, а работал на приборе. Хотя Петька толком не знал, что это такое, но понимал, что это добыча золота более современная и в разговорах у этих людей проскакивали цифры о золоте гораздо  весомее, чем у  их бригады.  Рядом со Славиком сидел небольшого росточка человек, с узкими глазами, в одежде из меха, из диких зверей, а напротив их сидел грузный мужчина, в солдатской шубе, но без погон.

- Ну, вот  вся бригада и в сборе, так что обсуждать здесь особо нечего, выезжаете завтра, раненько и денька через полтора-два будете на месте. Место глухое, знакомое, подведомственное  нашему управлению, а если чего, то я вам оставляю свою визитку, как кто будет донимать, так покажете. Каждому  встречному, поперечному не машите перед носом, только при особом случае. Славик,  ты будешь за старшего, это местный  человек, зовут его Нанаец, у него есть оружие, без харчей не останетесь, хлеб и прочее возьмете отсюда. Красавчик, поступает в распоряжение Славика, выполняет   все его распоряжения. Да, кстати, тебе Красавчик, большой привет от бывшего шефа, он тебя характеризовал с положительной стороны, тем более он сказал, что ты в курсе многих дел. Ну, пока ребятки, как только приедете сразу свяжитесь, Славик знает через кого, - мужчина в офицерской шубе попрощался и ушел.

Наступила тишина, каждый из присутствующих думал о своем. Петька при упоминании мужчиной его клички Красавчик, сразу вздрогнул, но никто не заметил его настороженности, каждый был сосредоточен заданием, а Петька стал думать, какой же бывший шеф ему передал привет. Если это Игорь Сергеевич, то причем здесь знание о многих делах, а если это  …. Может, Михаил Павлович, то откуда ему знать о нем, что Петька здесь,  но ведь четко была названа кличка Красавчик, а не имя, Петька.  Но и в лагере, и даже Элеонора иногда его называла Красавчиком, может,  это привет из того лагеря, где он был, кажется, так далеко ушло это время.

- Что задумался? Как тебя зовут? – прерывая Петькины размышления, спросил Славик.

- Петькой зовут, только я не пойму, зачем я здесь нужен, я не знаю, что делать, чем заниматься, куда ехать, - решил отговориться Петька от поездки у Славика.

- Надо было это говорить начальству, а сейчас будем собираться и делать то, что скажу я, так сказал человек, который приказал тебя найти и привести сюда. А то, что ты ничего не знаешь, это и лучше, возможно, тебя, как раз и взяли из-за того, что ты мало, или ничего не знаешь, а знай бы больше,  никто бы тебя и не взял. Два матерых медведя не сидят в одной берлоге, так и в нашей бригаде.  Я хорошо знаю, куда, зачем, и как делать, а если бы и ты  тоже знал  все хорошо, обязательно бы поругались, а так ты, и Нанаец, будете делать то, что я скажу, и никакой ругани не будет и задание выполним, - спокойно рассуждал Славик, как будто сам с собой.

Петька понимал, что здесь уже ничего не изменишь, но в душе понимал, что ему хоть тот, хоть другой шеф ничего хорошего не пожелает сделать, и он, уже по привычке,  старался уйти в сторону от этих людей подальше.

  Рано утром выехали на тракторе-бульдозере, который тащил за собой сани, где был установлен домик, а за домиком стояли бочки с горючим, а  в ящиках была установлена еда и прочие нужные вещи для пребывания в тайге, о необходимости которых знал только Славик. В домике была установлена печка буржуйка и только заехали в тайгу, Нанаец и Петька нарубили дров сушняка и затопили печку. Славик управлял трактором по еле заметной тропе в тайге, которая была только видна тем, что на пути не было больших деревьев. Трактор монотонно гудел и под этот гул в натопленном домике Петька с нанайцем уснули крепким сном. Давно Петька не спал так беззаботно, куда, и зачем ехали, он не знал, думать было не о чем, что его ожидало, он даже не представлял.  Услышав в разговоре в бараке, что ехать им дня полтора, он понимал, что это будет связано с золотодобычей, а что конкретно он не знал. Через некоторое время трактор остановился, и Славик запрыгнул в домик.

- Эй, вы, сонные тетери, открывайте брату двери, помните в «Коньке Горбунке», - заходя в домик закричал Славик, - хватит спать, я тоже хочу, в тракторе холодно и трясет страшно как. Пойдем Петька, я тебе покажу куда, чего нажимать и ты часа два проедешь, а потом я опять, так и дотянем веселее, - предложил Славик.

- Учти Слава, я на машине ездил, хоть плохо, но ездил, а на тракторе ни разу, - садясь в кабину трактора, предупреждал Петька.

- Не Боги горшки обжигают, Петя, тут и знать нечего, вот эту одну железку потянул на себя- трактор пополз в одну сторону, а вот эту, другую железку потянул- он пополз  в другую сторону.  Так и езжай, пока не упрешься в сопку, но это уже я, видимо, буду упираться, завтра к обеду, а пока будешь ехать по этой тропе, где нет больших деревьев.  Самое основное не усни, будешь дремать, сразу нажимай на муфту и выключай скорость и останавливайся, вот тормоз, только не глуши двигатель, вот и вся наука, - подбодрял Петьку Славик.

Уже минут через пятнадцать- двадцать Петька ехал без подсказок Славика, который сидел рядом, и его голова то и дело наклонялась на Петькино  плечо, пытаясь пристроится в кабине трактора  уснуть.

Через некоторое время Петька вошел в роль водителя трактора и стал рассматривать вокруг тайгу. Оказалось, когда постоянно смотришь за дорогой, где повернуть и куда  ехать дальше, то дорога хорошо просматривается. Как же ты можешь поехать прямо, если за свободным местом, стоит огромная ель, а вот если чуть повернуть вправо, то там и дальше есть свободное от елей просветы, и можно и дальше ехать и ехать. Сменяясь друг с другом,  они остановились  отдохнуть.

Чуть рассвело,  и они снова поехали по тайге, по еле видимой тропе.  Как только поехали утром дальше, Нанаец достал ружье, бережно его протер, зарядил и вышел за домик, стал искать место, где бы сесть удобнее и убить зверя. Вчера зверь мелькал в тайге, но далековато, и пробегал с большой скоростью, видно было, что там люди охотились и зверь был пуглив.  Проехали еще часа два, а Нанаец сидел, не шевелясь за бочками с соляркой, и вдруг прогремел выстрел, трактор сразу остановился, Славик вышел из кабины, Петька выбежал из домика, застегивая на ходу фуфайку.

- Нанай, что убил? В какой стороне искать? – спросил Славик, разглядывая глазами  тайгу.

- А, не надо искать, пойдем нести, вон в той стороне лежит хороший олень, как раз на обед будет, пока сварится и приедем, суп-  шулюм будет жирный, вкусный, - нагоняя аппетит, говорил Нанаец, спрыгивая из саней.

Снегу было еще много, по утрам были морозы, но все равно в воздухе пахло весной. Нанаец прошел в ельник, завернул за густую ель и остановился.

- Славик, Петька, надо идти сюда, помогать тянуть оленя, одному не одолеть, больно большой попался, - с гордостью звал ребят Нанаец.

Славик с Петькой пошли к месту, где стоял Нанаец и все время удивлялись, как мог усмотреть Нанаец на таком расстоянии оленя и точно поразить его.  Они притащили оленя и поехали дальше, Петька сел за управление трактором, а Славик с Нанайцем стали разделывать оленя на коробках с продуктами и мясо развешивать на улице.

- Ничего нельзя выбрасывать, кровью  оленя нельзя капать, чужие люди с собаками будут охотиться, и придут к нашей стоянке. Медведь придет, это ничего, а вот люди, это страшнее зверя.  Мы там положим приманку и там, у себя медведя подманим, когда нам нужно будет мясо. Сейчас шкура совсем плохая, никуда не годится, осень  придет, вот тогда шкура хороша у любого зверя, - разделывая оленя, причитал Нанаец, он был доволен результатом охоты и доволен был собой, одним выстрелом и с такого расстояния, ему было чем гордиться.

К обеду бригада добралась в намеченное место, и как раз сварился суп шулюм.  Все сели кушать, мясо было свежее, и запах сваренного мяса дурманил душу.

- Если бы не трактор, если бы не задание, красота- то, какая стоит, братцы. Вот теперь я могу рассказать план нашего действия. Тогда нельзя было, мало чего могло быть с нами, а я бы разболтал, а этого эти товарищи не прощают,  а сейчас мы на месте, и я могу все пояснить.  Мы приехали на новое место промывки золота, которое нам предстоит опробовать и установить его ценность. Под этой сопкой протекает ручей, по погоде должен уже течь, а вот земля еще мерзлая, вот наша задача и состоит, чтобы отогреть землю, собрать бульдозером в кучу и промыть пробную породу. Для этого мы должны навалить больше сушняка, разложить его в полосу и зажечь, а затем будем подкладывать дрова в горящий костер, и как только земля достаточно отогреется, мы все опыты и проделаем. Если покажет промывка хорошие результаты, мы к концу апреля- в начале мая, установим здесь прибор со всеми атрибутами и будем промывать золото на полную катушку. Вот такая наша задача, - объяснил Славик,  выходя из-за стола.

Сани пока не стали разгружать,  Славик весь упор дальнейших действий делал на результаты  показания пробной промывки.

Сразу после обеда приступили к валке леса и стягивания трактором его в кучу.  В этом месте когда-то протекал ручей, огибая сопку, а со временем ручей, при весеннем паводке,  становился речкой, вода пробила себе путь напрямую, не огибая сопку, и в этом месте образовалась широкая поляна перед сопкой, заросшая молодняком деревьев, большие деревья не успели вырасти. Еще бы несколько лет, когда на месте бывшего ручья выросли бы большие деревья, и тайга бы эту поляну забрала в свои владения  и никто, никогда бы не узнал, и не определил, что на этом месте когда-то протекал ручей, а весной раскинувшись,  бурлила речка.

 Петька пилил стволы деревьев, в основном сухостой, как приказал Славик, что для начала нужны сухие деревья, а потом, когда разгорится костер, пойдут на топку и сырые поленья.

- Большой участок не будем обкладывать дровами, иначе не успеем топить, земля снова замерзнет и наш труд будет напрасным. Как только соберем большое количество дров, сразу зажигаем,  после этого забудьте за отдых, и за сон, будет одна задача, чтобы костер не погас, надо постоянно подбрасывать дрова. В одном месте костер горит быстрее, а в другом медленнее, вот наша задача следить, что бы горело равномерно, и как только земля оттает, сразу горнем в кучу  - пояснял Славик.

Несколько метров дров уложили по земле плотным слоем,  чуть шире ковша бульдозера, а чуть поодаль  с двух сторон  от основного костра, навозили запас дров для подброски в костер.

- Все, дальше терпеть не могу, пора зажигать, не терпится,  быстрее хочется отогреть землю и взглянуть, что же там запрятано матушкой природой, - поливая соляркой дрова, говорил Славик.

- Слава, может, отдохнем, а потом и зажигать будем, ведь сам говорил, что тогда времени не будет поесть, а сейчас очень устали, - попросил Петька.

- Нет, Петька, не понять тебе меня, ты еще не заразился золотой лихорадкой и спокойно об этом можешь говорить, а я болен до костей, до мозгов, этой болезнью.  Мне страшно, как хочется узнать, что же там, в земле, спрятано, а посмотрю, узнаю, и вся страсть проходит.  Дальше наступает рутинная работа, которую я знаю, и выполняю несколько десятков лет, и она мне приносит половинную душевную блажь, которая нет- нет, да и приподносит удивление неожиданностью, появлением хорошего самородка, -  говорил Славик это все с такой страстью, с таким душевным порывом, что понимаешь, что перечить ему, или упрашивать его, бесполезно.

Костер запылал со всех сторон одновременно, еле заметный ветерок подгонял огонь на общую кучу дров. Можно только удивляться опыту Славика, который учел и фактор ветра, чтобы он поддувал огонь именно туда.

Целую ночь трое истопников, вымазанные в сажу и в землю, подбрасывали дрова в костер, а Славик, время от времени, длинным металлическим щупом делал пробы земли, где оттаивала земля, а где надо подбрасывать  больше дров.  В  начале костра, где ручей уходит в сторону от сопки, Славик предусмотрел все необходимое для промывки, слегка раздолбал кайлом землю под журчащим ручьем, сделав маленькую дамбу, которая собрала лужу  воды.  Солнце поднялось выше и стало слегка пригревать, на кустах с вечера образовались сосульки, которые стали отсвечиваться маленькими солнечными зайчиками, а потом стала капать вода, словно слезами. Тайга потихоньку оживала. Еще немного погодя, Славик сел на бульдозер и стал аккуратно двигаться по месту горения костра. Слегка углубляя нож бульдозера, землю сдвигали  в сторону ручья, но иногда нож бульдозера упирался в непрогретую землю, и бульдозер рычал двигателем, гусеницы проворачивались на месте, и Славик, чуть приподняв нож бульдозера, двигался дальше.  Петька со стороны наблюдал за отваливающей землей впереди бульдозера, но ничего не было видно, что в этой земле есть золото. Обыкновенные комья земли катились впереди ножа бульдозера, в некоторых местах из-под  снятого слоя земли виднелся промерзший слой земли, с характерным налетом льда.

 В одном месте от ножа бульдозера отвалился большой ком земли к ногам Петьки, и он быстро пошел за своим лотком, набрал земли из куска отвала и пошел к луже мыть породу в лотке, по краям лужи уже  затянулся тоненький ледок. Петька стал в лужу в резиновых сапогах и стал промывать принесенную породу. Как только он набрал воды в лоток,  у него появилось страстное желание узнать, что же там есть в набранной земле и, что же останется в лотке после промывки породы.  Энергично орудуя лотком Петька, как опытный старатель,  мыл породу, набирая воды в лоток, вращая его в разные стороны,  наклоняя его, разгребая породу, и снова набирал воду.

На второй стороне лужи подбежал Славик с набранным  лотком земли и стал энергично мыть породу в лотке. Петька промыл последний слой земли, отбросил последние камешки с той стороны, где остается порода и внимательно присмотрелся. На дне лотка лежали песчаные кусочки золота,  которых было больше того, что он получал на их участке промывки породы, а среди них было несколько штук маленьких кусочков золота, один из них был крупнее всех, величиной с воробьиное яйцо. Это был самородок золота . Петька смотрел и не верил своим глазам такому наличию золота, он с таким чудом еще не сталкивался. Чуть погодя, раздались радостные крики Славика, тот прыгал с лотком на месте, а затем выскочил из лужи и стал кричать ура, подпрыгивая. Расстелили кусок брезента и стали ссыпать промытое золото из лотков,  Славик не мог успокоиться, что так им повезло с выбором места.

- Ты, Петька, меня обскакал по золоту, у меня такого крупного самородка нет, как у тебя. Сейчас же промываем  всю породу, что отогрели. Промытую породу ссыпаем назад, на то место, где она была, затем забрасываем дровами, и это место делаем не очень заметным. Здесь оставляем домик, бочки с соляркой и остаток еды, остается в домике Нанаец, охраняет весь этот участок и оставленное хозяйство. Мы с Петькой уезжаем в лагерь, готовимся к поездке сюда и приезжаем, как можно быстрее. Такого богатого участка я за свою жизнь не встречал, надо его срочно столбить за нами и приступать к его разработке, - говорил Славик быстро, по - деловому, чувствовалась струнка хозяйственника и делового человека, который почуял впереди интересное дело.

Собранной  бульдозером земли было не очень много, но для двоих старателей промывать лотками хватило дней на десять. Петька уже предлагал кучу породы  разровнять и поставить на это место домик, бочки с соляркой и забросать дровами. Но Славик согласился только на то, чтобы поставить  все, как сказал Петька,  но о том, чтобы собранную породу ровнять, он и слушать не хотел.

 Дни становились все длиннее и длиннее, с каждым днем солнце пригревало, ручьи увеличивались в размере, и Славик каждый день ходил по участку и тыкал железным щупом землю, записывая что-то в свой блокнот. Когда всю кучу породы переносили к ручью и породу промыли, стали все готовиться к отъезду. Надо было всю еду спрятать от зверья, особенно от медведя, ранней весной голодный медведь, учуяв еду, доберется до нее  обязательно.  Нанаец  вел себя спокойно, он привык в тайге к одиночеству и не суетился, и не переживал, что остается сам один на один с природой. Он любил повторять свое заветное правило, как заклинание, что если есть ружье, и к нему патроны,  ничего не страшно для нанайца, а если есть крыша над головой, да еще хлеб в доме, и это все в тайге, тогда в этом месте можно жить годами.

Славик с Петькой отъехали на тракторе рано утром, в санях уложили бревна колодцем, сверху прибили  разрезанную пополам пустую бочку и получился домик, который наполнили высохшей травой, собранной в тайге. В  кабине трактора сильно трясло, а  в выстроенном  домике на санях, зарывшись в сено, можно было поспать, отдохнуть, пока придет твоя смена вести трактор в лагерь.

 Обратно ехали гораздо быстрее и к утру следующего дня были в лагере. Славик заметно спешил возвратиться на обследованный участок разработки золота, с каждым днем  становилось все теплее и теплее. Славик пошел доложить о прибытии и сдать добытое золото, Петька не интересовался вопросами, которые ему не поручались, а занимался подготовкой к поездке на новое место своей работы.  Славик дал ему распоряжение грузить на сани дизельную установку, насос, головку, проходнушку, промывочный прибор, резиновые коврики, металлические решетки. Петька записывал все на бумаге и отмечал все то, что ему предстояло взять на новый участок промывки, которое грудой было навалено в отдельном бараке, названном складом.  Славик появился всего на несколько минут, окинув взглядом всю груду металла в складе.

- Нам разрешили взять еще два человека с собой, одного мне уже назначили, а если у тебя есть надежный парень, разрешаю взять его, только знай, если ты за него ручаешься, то отвечать за него тебе, - строгим голосом предупредил Славик Петьку.

Петька, не задумываясь,  побежал в барак за Николаем и пригласил его с собой, хорошо, что их бригада еще не уехала на делянку. Вдвоем они начали  грузить все оборудование для промывки золота на новом участке. К складу подошел молодой мужчина,  высокого роста, спортивного телосложения, одет был он в одежду заключенного и стал внимательно наблюдать, как Петька с Николаем грузили оборудование.

- Чего надо? – спросил Петька.

- Мне Славик дал команду проследить за погрузкой оборудования, вот я и смотрю, чтобы все было чин-чинарем, - с ехидцей ответил подошедший мужчина.

- Ты, видимо, третий в бригаде, как зовут? Давай подключайся к погрузке, нам двоим дизель- генератор не одолеть, больно тяжел, - попросил Петька.

- Меня, вообще-то, зовут Володя.  Грузить - это не мое дело. Мне сказали, что вы, возле склада, грузите оборудование, вот я сюда и пришел, как бригадир, проследить, чтобы ничего не забыли, - растянуто, надменно  прогундосил Володя.

Петька с Николаем посмотрели на вновь испеченного своего начальника, на его надменное поведение, с иронической ухмылочкой на лице, и поняли, что дружбы и доверительного отношения в бригаде не будет.  

-  Я схожу к ребятам в барак,  попрошу их ,  помочь нам с тобой  погрузить дизель - генератор, а ты пока грузи полегче оборудование, - предложил Николай, нажимая на слова «нам с тобой», как бы обособляя пришедшего.

К вечеру все было погружено, увязано и проверено Славиком.

Рано утром следующего дня выехали в сторону нового участка промывки золота. По накатанной дороге, где были хорошо видны отпечатки гусениц  бульдозера, ехать было гораздо удобнее и надежнее, не боясь заблудиться. На санях соорудили сидение, чуть выше борта закрепили брус поперек саней для спинки, а поверх оборудования положили доски, наложив на них сена. Хорошо, что все это было под боком, пилорама рядом с лагерем пилила бревна круглые сутки, животноводческая ферма лагеря примыкала к лагерю, и стоило только обратиться к знакомым заключенным, и те даже помогут погрузить.

 К утру следующего дня прибыли на участок. Нанаец, выйдя из домика,  поздоровался с прибывшими, махнув им головой, как будто все приезжие,  проснувшись,  вышли из соседнего домика, приветствуя его.

- Привет, привет, ну как, никого не было в гостях у нас? - спросил Славик, спрыгивая с саней.

- Нет, из людей никого не было, а медведи каждый день наведываются, одна мамка с двумя малышами ходит сюда, и ждет, пока не дашь еды, - доложил Нанаец.

- Надо присмотреть, какого зверя на мясо завалить, а то нас теперь много, пополнение прибыло. Ты, Нанаец, начинай готовить еду, а мы будем устанавливать оборудование и пробовать грызть землю, может, помаленьку можно подавать на головку породу, - распорядился Славик.

- Ты не ругай, начальник, я из дальнего стойбища привел кухарку, и мы вдвоем с ней будем готовить еду, я буду стрелять зверя, а она варить обед,  одному мне не справиться, нас стало много, - заискивающе говорил Нанаец.

- Ох и дипломат ты, Нанаец, ни слова не говорил, а тут, как снег на голову, я привел кухарку. Правило ты наше знаешь, чтобы ни одного чужого человека на участке не должно быть, но тебе сделаю исключение, ладно, пусть останется, но всем скажешь, что это твоя жена, все же не чужой человек, можно и оставить, - улыбаясь, разрешил Славик.

- Спасибо, начальник Славик, моя жена хорошо будет готовить, вкусно, - обрадованно затараторил Нанаец.

- Быстро разгружаем, обедаем и копаем котлован около ручья и устанавливаем насос, но водой насос не заполнять, можем разморозить, по ночам еще могут морозы. Чтобы дизель - генератор не гудел под ухом, устанавливаем его чуть подальше от жилья, - давал указания Славик.

После обеда все взялись за установку оборудования, Славик начертил чертеж, как все должно стоять и по этому чертежу стали перетаскивать оборудование. Славик работал со всеми наравне, порой проходя по участку, проверяя железным щупом, на сколько оттаяла земля. Несколько раз Славик посмотрел на работающего Володю, затем посмотрел на Николая с Петькой, которые, упираясь, толкали проходнушку ближе к ручью.

- Володя, я не посмотрю, что тебя рекомендовал сюда уважаемый человек, а при плохой работе отправлю первой оказией. Здесь будут все пахать, как пашут вот эти ребята, тем более, что шеф говорил, что на работе нет знакомых и друзей, а есть хороший, или плохой работник, так что подходи вплотную к работе, и не двумя пальчиками, а двумя руками, - строгим голосом, не терпящим возражений, отчитал Славик Володю.

Володя  что-то невнятное в ответ пробурчал и стал копаться с насосом. Славик подошел к ребятам, помог им установить проходной транспортер, уложив в него резиновые коврики, а сверху установил металлические решетки, все это время рассказывая Николаю и Петьке систему промывки породы струей воды и технологию задержки и получения золотого песка на транспортере.    

- Самое основное, надо выдержать все уклоны проходного транспортера,  чтобы вода и порода с него стекали в ручей. Затем к транспортеру примыкаем головку, на которую подаем породу бульдозером, а с нее водой смываем породу на транспортер, для чего устанавливаем прибор подачи воды выше головки и транспортера. На прибор подаем воду насосом под большим давлением, и моем  целый день и ночь. Скоро будет светло круглые сутки, и мы будем мыть по двенадцать часов ,в две смены, без праздничных, и без выходных дней, и так до сильных морозов, когда замерзнет земля и вода,  а там опять до весны, - с огромным увлечением рассказывал Славик Николаю и Петьке.

Они, чуть не разинув рот, слушали Славика, так как понимали всю ответственность, порученного им дела, а просматривая,  что Славик часто  посещал кабинет начальника лагеря, они ощущали двойную ответственность создаваемого участка по промывки породы и получения золота. Их не касалось, и они не интересовались,  кто забирал золото, и куда оно уходило, они добросовестно отбывали свой срок,  определенный судом.

Через два дня трактор притащил к ним домик, который изготовили специально для этого участка, по чертежам Славика.

- Ну, ты, Нанаец, извини меня, что я не учел твою женитьбу и не предусмотрел тебе отдельную комнату. Жить будешь в старом  домике, где будет и столовая, только мы его перетащим чуть повыше на сопку, к новому дому, - шутя, говорил Славик.

Вновь испеченного золотодобытчика Володю, Славик отправил обратно в лагерь на этом же тракторе, который притащил им дом.

- Отправляйся Володя в лагерь к своему покровителю, поумнеешь, приезжай, нам трудяги нужны, а не кисейные барышни, - строго заявил Славик, отправляя Володю.

 Проходя мимо Петьки, Володя остановился и со злобой, сквозь зубы протянул: - Не дай Бог, встретишься мне, пару раз приложусь,  и будешь на всю жизнь инвалидом.»

 Из сказанного Володей,  Петька не понял ничего. 

Солнце припекало с каждым днем все сильнее, к обеду под ногами образовывалась грязь.

- Пора, братва,  начинать промывку, « гулял ты, Ванюша, не мало, пора за работу родной», помните у Некрасова, вот, и мы , целую зиму ждали этого момента, правда, мы не гуляли, особенно вы. Я на бульдозере буду подрезать оттаявший слой, а вы, ребята, внимательно смотрите, как надо делать, а потом, точно так же будете делать сами. Чуть поторопитесь по мерзлому грунту, и нож бульдозера упрется в мерзлый грунт, и прощай промывка, что- либо, обязательно  поломается в бульдозере, - поучал Славик юных золотодобытчиков.

Бульдозер пополз по грунту, сгребая оттаявший грунт к головке, которая была сделана в виде бункера с конусным уклоном ко дну и наклонена под уклоном к транспортеру.  Прибор, подающий воду на головку и дальше на транспортер, установили на сколоченный из бревен постамент, который возвышался над головкой и транспортером. На сооружение, напоминающее трибуну, закрепили прибор, который напоминал пожарный брансбойт, но только эта железная труба была закреплена на станине и вращалась. Она имела на конце две ручки, для ее управления, где входила вода. Бульдозер работал на малых оборотах, и только двигатель прибавлял обороты, и бульдозер начинал вздрагивать и трястись. Славик чуть поддергивал гидравликой  нож бульдозера, и машина снова переходила на плавный ритм работы. Как по команде оба, Николай и Петька, посмотрели друг на друга и заулыбались, они одновременно подумали о слухе Славика, сравнивая его со слухом музыканта, так тот слышал монотонный гул дизеля.  Еще немного собрав сверху оттаявшую породу, Славик, заглушив дизель, спрыгнул к ребятам ,на землю.

- Все, на сегодня хватит, завтра начинаем промывку и до упора, пока мороз не остановит. Начинаем сами, а там шеф пришлет еще парочку-тройку ребят, и поехали на полную катушку, а сейчас пошли ужинать и отдыхать,   - радостно, говорил Славик. 

Встали рано утром, солнце на короткое время садилось, и снова выходило из-за горизонта, скоро оно будет светить круглые сутки. Завели дизель - генератор, опробовали водяной насос, забирающий воду из большого котлована, выкопанный бульдозером. Включили воду на приборе, мощная струя воды ударила по породе, собранной вчера бульдозером. Славик залез к прибору  и стал плавно вести струю воды по породе,  размывая ее и все время, направляя в бункер головки и, дальше сопровождая по транспортеру. - Вот так, ребятки, целое лето и действуйте, один бульдозером породу подталкивает на головку, а второй прибором моет породу, а я вечером буду собирать урожай на дне транспортера. На резиновых ковриках видели рисунок, вот в этих извилинах и остается золотой песочек, который без меня никто не имеет права брать, даже нельзя об этом помышлять.Предупреждаю очень серьезно, добавка к сроку будет солидная и без всяких поблажек, крысятников  в бригаде не будет, не позволю, - строго, предупредил Славик.

Первые дни работали радостно с подъемом, останавливались лишь только на то время, когда солнышко скрывалось за горизонтом, но  времени для отдыха оставалось все меньше и меньше, солнце совсем на короткое время заходило и снова всходило.

 Петька с Николаем совсем замотались работой, Славик хоть и подменял их, но этого было не достаточно для нормального отдыха. Смены, почему- то, все не было и не было, ни какой транспорт к ним не ехал. Славик  следил за приездом транспорта на участок, залезая на сопку,  целыми часами прослеживая проезжую тропу из бинокля, иногда его сменял Нанаец. Чувствовалось какое-то напряжение в нервозном поведении Славика.  Поздним часом, сидя за ужином, Нанаец приложил палец к губам и мигом выскочил из домика на улицу.

- Кто там,  медведь? – тихо спросил Славик у Нанайца, выходя вслед за ним на улицу.

- Нет, какой- такой медведь, машина гудит, - ответил Нанаец.

Все вышедшие из домика слушали, затаив дыхание, ничего не было слышно. Славик постоял еще немного и повернулся идти в дом, и тут он услышал еле уловимый звук работающего двигателя.

- Так парни, срочно за мной по ручью в лес, а потом на сопку, с нее будет хорошо видно, кто приехал, и что будет твориться на участке, - скомандовал Славик.

Все побежали к ручью, только Нанаец остался со своей женой в домике. Пробежав по ручью, все трое поднялись на сопку, стали за кусты в ожидании машины. Машина вынырнула из-за поворота.

- Все, пошли, это вездеход шефа. Я уже думал, что эта тварь, Володя, притащил комиссию на участок. Шеф мне сейчас выпишет на полную катушку  за этого му-му, что я его живьем отослал в лагерь. Я же знал, что эту тварь надо было терпеть, или закопать в отмытой породе, и списать на медведя, - в сердцах, говорил Славик.

 Петька с Николаем переглянулись.

- Это я погорячился, со зла, братва, но чует мое сердце, что эта гадина-Володя,  размазал события на участке в свою пользу, - успокоительно сказал Славик, видимо, чувствуя, что вгорячах  сболтнул лишнее.

 Все подошли к дому, Славик поздоровался с начальником лагеря и они пошли в дом. Ни крика, ни шума из дому не было слышно.

- Знать Славика не ругают,- подумал Петька.

- Славику проще, он вольнонаемный, когда- то он был начальником прииска, затем главный специалист по золотодобыче, а потом за пьянку выгнали, а наш шеф его подобрал и у себя пригрел. Сейчас Славик не пьет ни единой капли, у шефа в почете на первом месте, - пояснил один из приезжих заключенный.

- А что тут у вас случилось с Володей, чего его отсюда Славик пнул? Приехал и к заместителю начальника побежал, докладывать. Это же Володина крыша, - пояснил другой приезжий заключенный.

Николай с Петькой пожали плечами, развели руками,  мол, ничего  здесь не случилось, и пошли на прибор мыть золото.

 Начальник лагеря уехал, оставив три человека в пополнение бригады Славика. Со следующего дня на участке установились нормальные двенадцати- часовые смены.

 Николай с Петькой работали в одну смену, а прибывшие двое ребят работали на промывке золота в другую смену, третий прибывший работал за механика,  на бульдозере, смотрел за дизель -генератором, насосом. Смены летели одна за другой, только сменился, поел, поспал, и снова нужно идти на смену. Добро, что идти далеко не надо до работы, вышел из передвижного  дома, который стоял на подъеме сопки, спустился к ручью, поднялся на парапет прибора, взялся за ручки прибора, включил воду на полный напор и стал промывать, все, смену принял на двенадцать часов. Зачастую на часы не смотрели, или это было двенадцать часов дня, или двенадцать ночи, все едино, смена пришла, знать прошло  двенадцать рабочих часов.

 В хорошее теплое утро Петька сменился и пошел умыться в ручье. Ниже по ручью вода стекала с промывки породы и была грязной, он прошел чуть выше по ручью, где вода была чистой, прошел  немного по траве, вдоль ручья и замер. В нескольких метрах от него стояли небольшого росточка два медвежонка, и чмокая, что-то  ели. Секунду Петька смотрел на поднявшихся в траве на задние лапы  двух  медвежат и не знал, что ему делать, раздумывая, может, подойти к ним. Еще секунда и Петька услышал рык медведицы в траве, и тут раздался громкий крик Нанайца, затем прогремел один выстрел, потом еще. После выстрелов медвежата скрылись в траве, и чуть в стороне раздался треск сучьев и всплеск воды по ручью. Петька увидел всю медвежью семейку на той стороне ручья, два медвежонка, прячась за медведицу,  семенили ножками, а медведица постоянно поднималась на задние лапы и смотрела на ту сторону ручья, где Нанаец громко отчитывал Петьку.  

- Ты зачем сюда пришел молча, надо было идти и петь, или громко, сам с собой разговаривать, мамка услышала бы человека и увела бы малышей. Еще немного, и она на тебя бросилась бы, хорошо, что она старая мамка, не стала сразу нападать, а предупредила тебя рыком, чтоб ты не ходил к деткам, а после рыка обязательно бросается. Была бы молодая мамка, сразу бы разорвала тебя на куски. Нельзя ходить без ружья, так далеко от дома, могут разорвать медведи, они не любят, когда к ним ходят без спроса. Надо идти и просить их, что ты идешь попить воды, или собрать ягод, грибов и все, соберешь и уйдешь домой, - размахивая руками, рассказывал Нанаец.

 Петька только после разъяснений Нанайца понял, что он от смерти был в одном шаге,  сделай он еще один шаг в сторону медвежат, и … все могло закончиться для него плачевно.

- Я набрал ведро воды, и думаю, пойду, посмотрю кое-какой дичи на обед, а тут слышу, сойка подает тревожный знак, я прокрался быстро туда, а там ты идешь медведице в лапы, ну, я и стрельнул вверх, жалко два патрона спалил, но хоть мамку испугал, - сокрушался Нанаец.

В один из дней, когда Петька и Николай отдыхали, а те ребята работали,  к ним подошли  Славик с Нанайцем.

- Володя, оказался тварью, все разболтал своему покровителю, заместителю начальника, а тот пришел к шефу и потребовал пятьдесят процентов доли, или протеже на начальника любого лагеря.  Шеф ездил в управление,  и отослали его заместителя начальником дальнего лагеря, а он забрал с собой человек десять ребят, и в том числе Володю, - попивая чай, пояснил Славик.

- Я тогда, когда приехал шеф, тоже думал, что приедет комиссия и правильно, что вы убежали на сопку, но очень плохо убегали. Надо было убегать по ручью и не выходить из ручья, а на островочке спрятаться, на ручье, он расположен чуть  выше по ручью. Собака след берет по сухой земле, по воде не берет, а вы пробежали немного по ручью, и пошли на сопку, я вас видел на сопке, за кустом, если бы комиссия приехала с собаками, она бы вас нашла сразу. Я за золото сидел в местечке западной Сибири, называется «два лагеря». Один лагерь на одной стороне реки, политических заключенных, а второй лагерь зэков, воров и бандитов. Речка весной бурная и широкая, а летом, пешком перейти можно  через речку, между лагерями перекинут висячий мост. Меня начальство брало с собой организовывать охоту, и я местность изучил очень хорошо. Когда вор в законе Седой решил убегать, я ему рассказал про пещеру, не так далеко от лагеря,  около речки. Я тогда Седому говорил, что надо идти все время по речке, до ручья, а потом немного по ручью и чуть выше, в кустах есть пещера. Седой послушал, прошел по речке и ручью, просидел в пещере несколько дней в ней и собаки не нашли. Чтобы меня не взяли солдаты с собой  искать Седого, я прикинулся больным,  а потом, когда подумал, что Седого найдут, а он меня заподозрит, что я его продал, и он меня зарежет, тогда я и правда сильно заболел. Седого не поймали, шел к пещере по воде, и из пещеры ушел по речке, собаки не учуяли, -  поучал жизненным премудростям Нанаец.

- Сам Нанаец придумал тактику ухода из участка по промывке золота всех присутствующих. Как только появляются чужие люди, все тихо уходят из участка, а остается один Нанаец, как коренной житель тайги. Потом прибывшим  рассказывает, что какие- то люди, ему не известные, мыли золото, а его держали, били,  и не выпускали из участка. Всегда срабатывала легенда, один раз не сработала, забрали, осудили на полтора года, потом освободили, вот он и сидел на зоне  «Два лагеря». Я, братва, рассказываю для того, чтобы вы учли на всякий случай, коль чего случится, и если нужно будет добро кому, оно придет и к вам, при необходимости, - пояснил Славик.

Короткое лето на севере. Кажется, совсем недавно начинали промывку золота весной, жгли костры, оттаивая землю, а прошло совсем немного времени, и появились  первые ночные заморозки. Водоем, из которого воду брали насосом на промывку золота,  покрылся первой ледяной коркой. Чуть дальше  морозные ночи стали длиннее,  захватывая морозом и дни, потом совсем похолодало, все сковало морозом. До последнего боролись за каждую малейшую возможность промывать золото, но когда вода стала замерзать в приборе, и его носили несколько раз оттаивать в дом, когда руки прихватывало морозом к железу, а потом вода замерзла и в насосе, то пришлось прекращать промывку золота.

- Все, ребятки, приехали, в этом году с промывкой заканчиваем,  до следующего года. Сегодня раненько зима к нам пожаловала, а я рассчитывал еще дней 10-15 промывать. Ну, что ж, как говорят, человек предполагает, а Бог располагает, все в Божьих руках. Доживем до весны и опять встретимся, а пока сегодня отдыхаем, Нанаец с женой приготовил нам всем праздничный обед.  Завтра приезжает начальство на охоту, и мы все пойдем в загон зверя, - распорядился Славик. 

Рано утром стали приезжать вездеходы с начальством. Славик каждый вездеход встречал и провожал в дом. Для приема высоких гостей был завезен еще один  двухкомнатный, теплый, передвижной домик. В доме все было убрано, вымыто и кровати были  застелены расписными покрывалами. Дом для приезжих поставили в другой стороне сопки, и туда же прочистили бульдозером дорогу. Нанаец все предусмотрел, чтобы начальство охотилось в другой стороне, вдалеке от  их участка промывки золота. Петька просил Нанайца организовать охоту подальше от их участка, чтобы не трогать мамку- медведицу с медвежатами, так как  он их видел здесь несколько раз.

- Мамка- медведица будет жить здесь не далеко, это ее дом, у нее где-то берлога на сопке,  а ребятишек она скоро прогонит сама, у нее новые весной будут, надо за ними смотреть. Нам самим надо мясо кушать, зачем вокруг себя истреблять зверя, мы начальство поведем подальше отсюда, в сторону соседних сопок, - по-хозяйски рассуждал Нанаец.

Два дня охоты прошли очень удачно. Нанаец подобрал участки с большим количеством зверя, и каждый приезжий высокий гость был доволен результатом охоты. Один приезжий начальник лагеря на себя одел свежесодранную  с медведя шкуру, поворачиваясь, и красуясь, как на подиуме, приговаривая, что шуба точь- в- точь на него сшита.

  Все гости,  и обслуживающий персонал собрались около гостевого дома, чтобы проводить отъезжающих гостей. Гости стояли гурьбой, обсуждая прошедшую охоту, а местные ребята стали в кружок здесь же, ожидая дальнейших распоряжений.

- А что же ты, Александр Алексеевич, такого бойца скрываешь? – обратился к начальнику лагеря, один из приезжих начальников.

Все стихли и обратили внимание на говорившего приезжего,  он  пристальным взглядом  смотрел на Петьку.

- Какого, такого бойца я скрываю? Я никого не скрываю, я даже медведей не скрывал, ни то, что бойца, - шутя, отвечал хозяин всего этого мероприятия. Уже выпили закурганную, на посашек,  оставалось выпить стременную. Это по обычаю казаков тогда, когда одна нога в стремени, и казаку  наливают последнею рюмку водки и он уезжал на коне на сборы, а в данном случае тогда, когда гости садились по машинам.

- Нет- нет, ты признайся, Александр Алексеевич, почему и где, ты, такое богатство прячешь и даже друзьям не показываешь? – настаивал гость.

- Друзья, да ей Богу, не знаю, о чем Виталий Иванович говорит, - серьезно признался Александр Алексеевич.

 - Я тогда еще служил капитаном в одном лагере в Западной Сибири, и этот боец был в фаворитах, сотнями собирал народу, на себя посмотреть, а огонь был какой, за ударом не уследишь. Постой-постой, как же его толпа называла, кричали, уши закладывало. Кажется, Хорошенький, нет, не так, Красивый, нет. Вот  как, Красавчик. Правильно, Красавчик, - вспомнил  гость, подходя к Петьке, вместе с его начальником лагеря.

- Петя, скажи мне, какая у тебя кликуха на зоне была? – спросил Александр Алексеевич у Петьки.

- Врать не буду, гражданин начальник, прозвали меня тогда Красавчиком, когда мы ездили с ребятами отдыхать в Сибирь, но я был не по зоне, а я был студентом и нас пригласил какой- то Дмитрий Иванович на соревнования, пояснил Петька. Вначале Петька думал сослаться на Михаила Павловича, но в самый последний момент он указал Дмитрия Ивановича, думая, что этот, из их среды. Но то, что произошло после этих слов, Петька не мог и представить. Оба мужчины,  стоящие перед ним, словно потеряв дар речи, переглянулись между собой, а затем его начальник лагеря тихо, запинаясь, спросил Петьку, кого он знает, или знал тогда из окружения Дмитрия Ивановича.

- Нет, я никого больше не знал там, да и Дмитрия Ивановича я не знал, только я слышал, что его упоминали ребята в своих разговорах, вот и все, -  ответил Петька.

- Ладно, заключенный Гросс, поговорим в лагере. Славик, сворачивайтесь здесь, и чтобы через два дня все были в лагере,  - приказал начальник лагеря.

- Хорошо, товарищ начальник, все здесь уберем,  что надо заберем, и будем в лагере  через два дня, - доложил Славик, подчеркивая, что он не заключенный, а вольнонаемный, свободный человек, имеющий паспорт,  и для него начальник не гражданин, а товарищ.

Через два дня Петька стоял в кабинете начальника лагеря на вытяжку, а тот сидя за столом, листал Петькино личное дело.

- Что-то тут, в твоем личном деле,  написано кратко, статьи, пункты, части, параграфы и все намеками, и так можно подумать, и этак. А, вот в деле и о том, что говорил Виталий Иванович, «имеет мастера спорта по боксу и дзюдо». Ого, а наши службы смотрят только по статьям, да по преступлениям, а на это ноль внимания, а следовало бы. Расскажи, за что тебя посадили,  чем ты занимался недозволенным на гражданке? – строго спросил начальник.

- Я был студентом, для заработка я ездил по городам отвозил вещи в сумках, а что в них, я не знал, а вещи оказались ворованные. Потом  обворовал меховую фабрику и меня посадили,  - пояснил Петька, не отрываясь от легенды, написанной в деле.

Петька понемногу стал понимать, что начальник старается выпытать, не связан ли он со сбытом золота, в связи с тем, что он упомянул в разговоре Дмитрия Ивановича, которого, видимо, хорошо знали в их кругах, как скупщика золота.

- Хорошо, тебя переведут в котельную, будешь работать там. Я тебе дам разрешение ходить в спортивный зал, и между сменами будешь ходить на тренировки, да и на работе, с углем тренироваться будешь, мало не покажется. Мне нужна твоя хорошая спортивная форма, у меня появилась одна идея, которую нужно осуществить, но пока, никому ни слова. В спортзале, с тобой будет постоянно конвоир, ни с кем не разговаривать, не общаться. В спортзал  ходят офицеры, конвоиры, служащие и все вольнонаемные. Ты занимаешься до седьмого пота, и когда почувствуешь, что подготовился к боям, скажешь конвоиру. После чего я тебе расскажу, что будем делать дальше, - приказным тоном, не терпящим противоречий, говорил начальник лагеря.

- Слушаюсь, гражданин начальник, я все сделаю так, как вы сказали, но не раньше двух месяцев тренировки, я смогу набрать спортивную форму, - пообещал Петька.

Петька ежедневно работал посменно, в кочегарке,  таская уголь тележкой, а затем забрасывал в топку, поддерживая нужную температуру в котле. Потом поужинав,  бежал на тренировку в спортзал, сопровождаемый конвоиром. Как бы он не старался, а за два месяца работы и тренировки, он не смог бы выйти на ринг и с уверенностью гарантировать победу. После работы он чувствовал сильную усталость, после тренировки он еле плелся в барак, и трупом валился на нары. Он сильно похудел и чувствовал, что если он будет так дальше тренироваться, то он сляжет в постель.

- Это не подготовка к соревнованию, а угробиловка,  я на зэковской баланде никогда не войду в форму,   у меня упал вес, до критического. При такой работе и тренировке, и при таком питании, я не смогу выйти на ринг никогда. Мне нужна система занятий, и самое основное, хорошее питание, - высказался Петька своему конвоиру.

На второй день, после этого разговора Петьке дали в кочегарку напарника, который за смену подвозил уголь из барака в котельную, а Петька из завезенной кучи кидал его в топку. На следующий день после разговора с конвоиром, Петьку стали кормить гораздо лучше, перевели его на усиленный паек. Через несколько дней он почувствовал себя гораздо лучше, и попросил конвоира подобрать ему партнера по боксу. Потренировавшись с одним,  он просил партнеров менять через три дня, в спаринг-партнеры шли все желающие, которые ходили в спортзал.

- Теперь мне нужна конкретная задача от гражданина начальника, какого уровня у меня будут противники, или конкретно, кто у меня будет противник. Под кого я должен конкретно готовиться, и мне нужен на тренировке именно тот, кто с этим человеком уже дрался на ринге  и ,желательно, что он ему проиграл, - попросил Петька у конвоира.

За последнее время Петька заметно набрал вес, подводя его под тот вес, при котором он выступал раньше. Через день конвоир объявил, что драться на ринге он должен с тем Володей, который был на участке промывки золота и ушел из этого лагеря в другой лагерь, где начальником лагеря был бывший заместитель начальника  этого лагеря. Только теперь Петька понял, про какую идею говорил его начальник лагеря, а для боевого духа Петьки лучшего противника и не сыскать. Он с большим удовольствием встретится с Володей на ринге, но надо хорошенько подготовиться, не подвести начальника, который желает отомстить своему бывшему заместителю. Да и сам он получит огромное удовольствие от победы над Володей, вспоминая, как тот грозил ему там, на участке.

 На тренировку пришел спортивно сложенный молодой парень и представился Вадимом, сказав, что это он встречался на ринге с Володей. С первых минут тренировки Петька понял, что Вадим был не сильным противником для Володи, и проиграл. Реакция движения рук была медленная, за которой можно было прослеживать и упреждать его удары, а при увеличении нагрузки он быстро уставал, из-за отсутствия нагрузок на тренировках. Петька подробнейшим образом расспрашивал Вадима о бое с Володей, его тактике, привычках, манере стоек в бою, левый, правый удары. Про все Петька слушал внимательно, потом после разговора, отрабатывал сказанное Вадимом на ринге. Такой серьезной подготовки, и такого серьезного отношения к поставленной цели, Петька не помнил. Готовился он, словно на кону стояла его жизнь, но то, что на кону боя стояла его честь, а особенно его начальника, это было точно известно Петьке. И он проиграть, не смел, не имел права. О цели подготовки Петьки к бою знали очень узкий круг людей, наверняка у бывшего заместителя начальника этого лагеря были доброжелатели, и уже сообщили, что готовится к реваншу с Володей, проигравший ему ранее Вадим.

Бой был назначен на 30 декабря в спортзале их лагеря, к этой дате было назначено еще несколько боев из других лагерей заключения. Получалось первенство по боксу среди заключенных, а ставки ставились по ходу соревнования, по мере формирования боксерских пар. В спортзал приводили и заключенных из лагеря, но они могли сидеть только на балконе, так как он был обособленный, и заключенные под охраной находились отдельно от всех, которые сидели непосредственно в зале, не далеко от  ринга.

 Это был не тот размах, который был в вотчине у Дмитрия Ивановича, в Западной Сибири, где царила вольница и самоуправство, как на боях на ринге, так и по ставкам на них, в залах и лагерях. Здесь было все гораздо скромнее, но накал страстей при бое на ринге и здесь мог достигать максимального уровня.

В начале боев на ринг выпустили несколько пар боксеров из других лагерей. Шуму в зале было не очень много, особенно заключенные  на балконе почти молчали, так как не было боксеров из этого лагеря.  Ажиотаж присутствовал в самом  спортзале потому, что в зале находились болельщики из офицеров и обслуживающего персонала из других лагерей. Судейство было нейтральным, набранные люди обязательно были не из этих лагерей, из которых были боксеры. Главный судья назначался из числа признанных авторитетов среди заключенных, которому все боксеры должны доверять.  На эти бои был предложен авторитет из другого лагеря, против которого не было возражений ни от одного боксера, и ни от одного представителя лагерей. Главный судья сидел рядом с рингом, и его огромная бородища, чуть не свисала до самого листа бумаги на столе, на котором он  что-то писал. Прошло шесть боев, когда объявили по спортзалу о следующем бое.

 На ринг вызывались, Интеллигент, из дальнего лагеря, и Красавчик, из лагеря хозяев спортзала, в каком-то плане, в объявлении старались создать интригу боя. Вышедший на ринг первым Володя-Интеллигент бросился уточнять о произошедшей замене его соперника, но ему ответили судьи, что против его, выставленного боксера из дальнего лагеря могут выставлять любого боксера из других лагерей, при условии совпадения весовых категорий двух боксеров. Весовые категории его и представленного боксера Красавчика из этого лагеря, совпадают, таким образом, или он отказывается от боя и получает поражение, или бой состоится.

И в это время на ринг вышел Петька, в форме, которую ему одолжил Вадим. Зал взорвался подбадривающими возгласами, - Красавчик, Красавчик. Особенно старался балкон, чувствовалась не любовь лагерной братвы к надменному Володе, и уважение к скромно стоящему, в слегка мятой, чужой униформе, к одному из их  сокамерников.

- А, это ты, ну-ну, я с удовольствием  тебя уложу на полу на первых минутах,- проговорил Володя, подходя к Петьке в приветствии.

Судья предупредил, что ниже пояса не бить, открытой перчаткой бить запрещено, употреблять инородные предметы в перчатках  запрещено. При обнаружении, боксер снимается с соревнований навсегда и наказывается в лагере по статье, как применение колющих, режущих, или ударных предметов.  Это было для Петьки хорошее сообщение судьи. Еще тогда, когда  ездили с ребятами по лагерям на соревновании,  Петька настаивал включить такой пункт в правила боев на ринге, но Дмитрий Иванович с Михаилом Павловичем не соглашались, им нужно было иногда применять заточки при боях.      

- Бокс,- услышал голос судьи Петька, и тут же пролетела Володина перчатка мимо его челюсти, слегка задев кожу.

Петьке навеяло воспоминание, о прошлом, за малым не стоившем ему крепкого удара от противника. Зал сразу отреагировал на этот выпад, зал загудел, балкон громче стал подбадривать выкриками: «Красавчик, Красавчик!!» Петька несколько раз сделал контрольные выпады, то влево, то вправо, заметив, что Володина правая рука ,при желании ударить противника, чуть опускается, освобождая правую челюсть для удара. Прозвучал гонг, первый раунд закончился. Посыпались на Петьку упреки со стороны его секундантов, а он спокойно обводил взглядом спортзал.

 Балкон подбадривал Петьку, и он представил, что будет в лагере, если он проиграет. Дальше сидел начальник лагеря со своим знакомым Виталием Ивановичем, перебирал и крутил меховые перчатки в руках.

– Волнуется, - подумал Петька.

За столом сидел бородатый главный судья, наклонившись к столу, что-то писал, черная с проседью бородища свисала до стола, видно он был не большого роста с могучими плечами.

 Прозвучал гонг, извещая начало второго раунда, Петька внимательно стал следить за каждым движением своего противника, и несколько раз нанес крепкие встречные  удары. Петька понял, что Володя на гражданке  занимался боксом, но больших высот  в боксе не достиг.  По сравнению с братвой в лагере, которые давно не занимались спортом, да еще выпивали, и плохо ели, он выглядел настоящим асом.  При очередной попытке ударить Петьку  правой рукой, у  Володи правая перчатка ушла чуть в сторону, освободив правую челюсть для  удара, и молниеносный Петькин удар левой пришелся в челюсть,  и качнувшись чуть в сторону, тело Интеллигента рухнуло на пол. Судья отсчитал до десяти, Володя чуть пошевелился, стараясь встать, ерзая ногами по полу, но из-за глубокого нокаута,  тело его не слушалось. Ему помогли встать, зал бурлил,  балкон орал во всю глотку : «Красавчик, Красавчик!!!»

 Петька посмотрел в зал, его начальник обнимались с Виталий Ивановичем, и с другими сотрудниками этого лагеря. Главный судья сидел за своим столом и обсуждал, что-то с мужчиной, который азартно жестикулировал руками перед бородой главного судьи.

 - Может, протест за бой хотят подать, а какую тут версию выдвинешь, когда Интеллигент трупом лег, пропустив такой сильнейший удар? - подумал Петька.

 Но Петька, в своих догадках, был прав, начальник дальнего лагеря, который привез с собой боксера Володю, пытался опротестовать бой, в связи с тем, что этот лагерь выставил боксера профессионала. Ему, как бывшему заместителю начальника этого лагеря, не хотелось выглядеть побежденным. Перед бывшими своими подчиненными он хвастался, что теперь его боксеры будут колотить  их боксеров, но сегодня все увидели, что в этом лагере появился боксер, которого не так-то просто победить.

До самого барака все заключенные  поздравляли Петьку.В  барак  Петька пришел, сел на нары и задумался, что-то его угнетало в этой победе, а что именно он не мог понять. Ему не нравилось это всеобщее поздравление, он знал, что в спорте бывают минуты взлета, и минуты падения, но при взлетах проходят минуты быстро, порой  мгновенно, а вот минуты падения тянутся медленно, переходящие в часы, в дни, а порой в годы. Выигрыш, победу, помнят не долго, а проигрыш запоминается надолго, а проигравшие люди , зачастую, запоминают победителя на всю жизнь. Видимо, вот это и волновало Петькину душу, уж больно напористо размахивал руками перед главным судьей, бывший заместитель начальника лагеря, отстаивая спорность победы.

- Война войной, а обед по расписанию, пора собираться на работу, в кочегарку, - тихо проговорил Петька, одевая рабочую одежду.    

Утром, перед окончанием смены, зашел в кочегарку Славик, поздоровался и предложил встретиться  после смены, когда Петька переоденется и покушает в столовой.  После завтрака Петька подошел к проходной и стал ожидать Славика, который в скорости пришел и принес все документы для Петькиного  увольнения на одни сутки. Петька, повинуясь командам Славика, вышел за пределы зоны лагеря, надеясь на то, что Славик ему объяснит куда надо ехать. Славик подошел к машине, открыл дверь и предложил сесть в машину. Все происходящее напоминало фильм про шпионов, Славик показывал молча, что делать, Петька делал молча. Только отъехал в машине, Славик тихо сказал:

 - Надо проехать в одно место, один человек сильно просил. Надо осторожно, все, всех слушают спец. приборами на расстоянии, так что там все тебе расскажут поподробнее.

Петька понимающе махнул головой, и тихо завалился на заднем сидении, после смены в кочегарке  сильно хотелось спать. Сколько проехали,  Петька не знал, но ему показалось, что  он только уснул и уже Славик будит его, хотя ехали часа полтора.

- Пора просыпаться, Петя,  приехали. Здесь можно вести себя свободно, пошли в хату, нас сильно там ждут, - говорил Славик.

- Куда мы приехали? Зачем ты меня сюда привез? – спросонья, спрашивал Петька.

- Много не спрашивай, сам все увидишь, и я думаю, будешь очень рад встрече, - улыбаясь, проговорил Славик, проходя из машины в рядом стоящий деревянный дом.

Петька зашел с улицы в дом, в котором было темновато и,  прищурившись, присмотрелся к присутствующим. В доме было двое мужчин, один сидел за столом, на котором была установлена всякая еда, а второй, с бородой, стоял перед Петькой и улыбался, в нем Петька узнал главного судью вчерашних соревнований.

- Ну, здравствуй, здравствуй, дорогой мой Петя! Вижу не узнал меня, да и не мудрено меня узнать с такой бородищей, но я хочу, чтоб ты меня все же признал, - смеясь, говорил бородатый мужчина.

- Медведь? Точно, Медведь! Здравствуй дорогой, как же я тебя рад видеть, как мне нужно много рассказать тебе. А я смотрю вчера, что-то знакомое в главном судье, и не могу понять, те же широченные плечи, тот же небольшой рост, но огромная бородища меня смутила, а вот сегодня, по голосу я сразу тебя узнал, - обнимаясь, Петька, не таясь слез, плакал от радости.

Медведь тоже неуклюже уткнулся в Петькину грудь и  протирал глаза платочком. Обнявшись, Медведь и Петька прошли за стол и сели рядом, разглядывая друг друга.

- Я, как увидел тебя, сразу обомлел, думаю, если узнает меня, обязательно позовет, или даст знать, а знакомому главному судье с выступающим боксером, нельзя быть в числе судейства, немедленно отменили бы встречу. Но, Слава Богу, не узнал. Протеже твоего противника, требовал отменить результат боя, из-за того, что тебя выставили, как профессионального боксера, а тут любители. Я ему ответил, что выставленный боксер является заключенным этого лагеря, и не является никаким профессиональным боксером, а надо готовить своих ребят лучше, и будут  победы и у него. Рвал и метал он молнии, тебе надо оберегаться, у него много знакомых сотрудников в вашем лагере, но это потом мы коснемся подробнее об этом, а сейчас рассказывай о моих родных, как они живут, помнят меня, или забыли? – со слезами на глазах просил Медведь.

Петька стал подробно рассказывать свое посещение родных Медведя в Воронежской области. Он понимал неудобное  положение Медведя, в которое  загнал его Михаил Павлович. Медведю нельзя писать письма, так как сразу адрес пребывания всей семьи Медведя узнает Михаил Павлович, и пошлет туда людей, чтобы отомстить Медведю.  Родне нельзя писать письма Медведю, на конверте будет написан обратный адрес, да  даже по почтовому штампу  можно найти родственников, написавших письмо.  Так что Медведь слушал Петьку, не перебивая, сколько бы он не говорил, ему все было интересно. Почти не ложась спать, проговорили Медведь с Петькой до раннего утра.

- Пора, Петенька, вам еще ехать часа два, а потом тебе на работу  сегодня. Поезжайте, родные, если чего срочное надо, передашь через Славу, а я все узнаю о тебе через своих друзей в лагере, а срочное, экстренное передам через Славика. О том, что надо молчать, и не говорю, знаю, что ты не треп, но побереги себя, меньше шумихи вокруг себя, меньше у тебя забот будет. Вчерашняя победа была быстрая, надо было поиграть в кошки мышки, а под конец, уж тогда, и надо было противника кончать, тогда  протеже не суетилось бы, врагов  было бы меньше. Вот такая зависимость в жизни существует. Скажу напоследок,  Петя, сынок,  может, не свидимся. Знай, в банду попасть легко и, вроде, престижно перед сверстниками, а вот выйти из банды самому, гораздо труднее. Всегда главарь банды будет против этого, ему нужны в банде работники, а простить уход одному, могут все разбежаться.  А этого главаря, крокодила, Михаила Павловича, я знаю хорошо, и запомни, он никогда не простит уход из банды ни твой, ни мой, за это надо сильно бороться.  Помни об этом, и будь всегда осторожнее, -  прощаясь, наставлял Медведь Петьку. 

Повидав Медведя, Петька чувствовал себя так, как будто дома побывал. Всю дорогу он вспоминал Москву, свою поездку в небольшой городок  Анну, под Воронежем, посещение Воронежа, где его чуть не скормили свиньям. Все это перебиралось в памяти и казалось, как это давно было, да и было ли это с ним, или ему все приснилось. Работа в кочегарке, барак, опять работа, и так каждый день по 12 часов.

Еще пару раз Петька выступал на ринге за свой лагерь, но теперь, не торопился, расчетливо вел бои, все время помнил наставления Медведя. Оба раза выигрывал по очкам, поздравления принимал скромно, без шумихи, вроде, как выиграл, но мог бы и проиграть, не заостряя на себе внимание.

 Однажды ночью на смене в кочегарке появился Славик, и пригласил пройти с ним. Они прошли в барак, где хранились разные инструменты и забрали полные мешки, чем- то наполненные и понесли в котельную. Принесли к топке котла, поставили, развязали, и Петька от удивления раскрыл рот, большие мешки были дополна завалены деревянными лотками для промывки золота. Они были высушены, аккуратно уложенные в мешках, легонькие, любовно отшлифованные руками золотодобытчиков.

- Надо побросать все это в топку, вместе с мешками. В управлении колониями, в отделе «народные промыслы» убрали золото и золотые украшения Севера, а так же меха ценных пород зверей, и из них изделия. Теперь колонии не будут заниматься этим промыслом, этим  будут заниматься на гражданке. Мы все уничтожаем, что связано с золотодобычей и охотой на пушного зверя. Еще скажу, только тебе, нашего начальника переводят на повышение, заместителем начальника управления, в центр. Медведь просил быть осторожнее, не ввязываться ни в какие ссоры и драки, через своих друзей на зонах он проследит за твоим движением, - пояснил Славик, и скрылся в ночи.

На следующую ночь в котельную пришли два конвоира и без лишнего шума предложили Петьке пройти с ними в жилой барак, где были его нары.

- Тихо пройдешь на свои нары, заберешь все свои вещи и пойдешь с нами, - строго приказал старший конвоя.

Петька прошел к своим нарам, забрал скромные свои пожитки и вышел к конвойным, которые его ждали в коридоре барака. Они молча повели его к лесопилке, где стоял железнодорожный состав из нескольких вагонов, загруженных досками, брусом и другими лесоматериалами.

 В начале состава был прицеплен старый пассажирский вагон, в который зашли конвоиры и передали Петьку конвойным, которые были в вагоне на входе. Петька прошел дальше в вагон, там сидели еще несколько ребят из лагеря, тихо переговариваясь между собой. Петька занял место, переоделся в свою принесенную одежду, а вымазанную углем рабочую одежду затолкал под нижнюю полку.  Чуть погодя привели еще несколько ребят, в том числе и Петькиного напарника по золотодобыче, Николая. По информации Славика, Петька понял, что их начальник лагеря, до своего повышения, расформировывает все бригады, занимавшиеся ранее «блатным»  промыслом, как говорили на зоне.

 Все ребята приходили, здоровались и занимали места, потоптавшись на месте, ложились спать. Ближе к утру прошли конвоиры, провели перекличку, и  паровоз пронзительно просвистел, дернулся и стал набирать ход.

 Через день поездки,  состав прибыл в лагерь, это было видно по проезду поезда через ворота и въезда на территорию, обнесенную колючей проволокой. Вагоны с лесоматериалами отцепили у цеха, а вагон с людьми оттащили в глубь лагеря, к баракам. В пересыльном лагере всех прибывших отвели в баню и расселили в бараки, поставили на довольствие в столовую лагеря, а кто-то из знающих, сказал, что это, может, на долго.

  Прошло несколько дней, Петька видел, как вызывали с ним прибывших ребят и отправляли по этапу в другие лагеря. Через несколько дней вызвали и его, и с несколькими заключенными, погрузили в железнодорожный вагон. Прошла вся та же процедура, конвойные проверили присутствующих в вагоне, затем еще добавили  несколько заключенных, и вагон прицепили к железнодорожному составу, сформированному из товарных вагонов, паровоз звонко свистнул три раза и, стуча колесами, поехал.

 Из окна через решетку было видно, что состав двигался  на юг, снегу уменьшалось за окном, и росписи мороза на окнах были заметно меньше. Еще несколько раз останавливались в других лагерях, а потом снова грузили заключенных в вагон, и колеса вагона отбивали свою дробь.

В одном из лагерей вагон был набит почти полностью, конвоиры тщательно проверяли несколько раз заключенных, делая персональную перекличку. Это были не общие переклички заключенных в вагоне, а конвоиры проходили по вагону, и с каждым заключенным беседовали отдельно.

 Прицепили пассажирский вагон с заключенными к составу товарных вагонов, которые были загружены какой-то рудой.  Как только прицепили вагон к составу, поезд прогудел  и сразу тронулся, в этой четкой работе чувствовалась какая-то серьезная слаженность в работе железнодорожников, которая вызывала внутреннею душевную тревогу.

 Ехал состав на юг, затем на юго-запад, в окнах все время уменьшалось присутствие суровой зимы, а лес все больше становился смешанным. На конечную станцию приехали поздним вечером, в вагон зашел офицер и сел на выходе из вагона, с ним  зашли солдаты с оружием, и стали по обе стороны офицера. Конвоиры, сопровождавшие вагон,  по одному стали вызывать ,и по документам  передавать каждого заключенного.  По вызову Петька подошел к выходу вагона, и увидел вдалеке огни огромного города, рядом с вагоном, внизу, стояли цепочкой солдаты. Вышедшие  становились в шеренгу и ожидали, когда выйдут все приезжие заключенные из вагона.  Утром всех приезжих заключенных повели в столовую, а после столовой собрали всех в отдельном бараке, который  выглядел, как красный уголок в лагере. В зале сидел за столом офицер, ожидая пока все рассядутся.

- Вы прибыли и находитесь на территории секретного объекта. Это режимный завод, на котором вы будете разгружать руду, которая прибывает сюда в вагонах. Большую часть из вас имеют высшее образование, остальные окончили среднетехнические учебные заведения. При наличии специальных навыков, некоторые лица будут привлекаться техническими работниками в цехах по специальности. Для расширения  нашей осведомленности о вас, я прошу  каждого, описать  в какой области техники вы работали, или какую тему вы вели, или участвовали в разработках в лаборатории, институте. Сейчас все подпишите  обязательства о неразглашении  всего того, что здесь будете делать, видеть и слышать, секретность неразглашения сроком на двадцать пять  лет. Кто написал о себе сведения, сдают мне, и могут идти в барак, где старшие по бараку вам сообщат, в какую смену вы поставлены на разгрузку вагонов. Через несколько дней после изучения ваших анкет, вам будут сообщены результаты  потребности вашего использования по определенной специальности в цехах, - офицер пояснил кратко, ясно, собрал все анкеты и ушел.