Дракон «Курица».            

                                                                         Сказка

     Однажды Чжуан Чжоу приснилось, что он бабочка, счастливая бабочка, которая радуется, что достигла исполнения желаний, и которая не знает, что она Чжуан Чжоу.                                                                Чжуан-цзы. Гл.2  

          Давным-давно, жил-был один русский бизнесмен. И занесло его как-то на берега, далеких от его места прописки, морей. Занесла его туда не жажда славы, а всеобщее стремление к обогащению и карьерному росту. Бизнесмен был нрава веселого, неуемного и, порой, задиристого. Последнее и явилось причиной тех странных событий, о которых мы поспешим вам поведать. Предаваясь безудержным удовольствиям, в изобилии предлагаемых, сверкающим буржуазными огнями, чужеземным мегаполисом, русский бизнесмен чувствовал себя той счастливой бабочкой, что испытывала, всем известную, радость от исполнения ее желаний. Но плоды кармы зреют незаметно для глаз бабочки и, порой, один взмах крыльев вдруг резко меняет направление ее полета. Итак, впустив внутрь своего организма немалое количество «огненной воды», в полном соответствии с традициями национального характера и, ведя при этом шутливые разговоры на темы тонкие и романтические, герой наш умудрился вляпаться в пренеприятнейшую историю, суть которой не так уж для нас здесь и важна. В попытках обмануть свою собственную судьбу, он лихорадочно перебирал, в своем очень быстро протрезвевшем сознании, варианты, куда бы ему припрятать свое драгоценное тело. Знакомый и, еще не успевший отрезветь, представитель местной народности предложил другу отъехать подальше от многолюдных мест, да вот, хотя бы к его дяде. Дядя сей, уверял «индеец», соблюдая правила самые честные, пребывает в глухой горной деревушке, предаваясь утехам исключительно религиозного характера. Слабо представляя, что ждет его в столь отдаленных местах, наш, некогда, гордый бизнесмен поспешил согласиться, дабы избежать еще худшего. Он где-то слышал, что Пути Господни неисповедимы, но никогда не допускал, что это может относиться лично и к нему, да еще и в столь причудливых формах. В итоге дядя оказался кем-то вроде главного завхоза в религиозно-исправительном учреждении буддийского толка. Все, что потребовалось от счастливого бизнесмена для зачисления на довольствие в эту богадельню, так это произнесение слов «слушаюсь и повинуюсь», при нарушении которых, он мгновенно бы очутился один на один со всеми прелестями, только что оставленного им мегаполиса. Торжественно произнеся это заклинание и получив новое имя «Русский Курица» за то, что его угораздило родиться в мире форм в год петуха, наш бедолага возрадовался и возвеселился, постепенно возвращаясь обратно к состоянию, уже знакомой нам, бабочки.

          День проходил за днем и Русский Курица постепенно привыкал к распорядку дня, отсутствию «огненной воды» и странным обрядам «индейцев», в которых ему приходилось, поневоле, участвовать. Его навыки в языке «аборигенов» совершенствовались и, довольно скоро, он уже мог ругаться на местном диалекте с полным знанием дела. Бизнес-планы постепенно стирались в его сознании, уступая место все большему интересу к нравам местного населения. Обязанности его были необременительны – мойка посуды и чистка туалета.  «Индейцы»,  которых Курица про себя прозывал, всех оптом, «пекинесами», относились к нему с безобидным презрением и равнодушием. Главный завхоз по имени Чун-Чун, имеющий над нашим путешественником неограниченную власть, не злоупотреблял ею, и иногда впускал его к себе в келью для распития великолепного чая. Очевидно, вкушая плоды благоприятной кармы прошлых рождений, Курица все больше осознавал, куда он попал и что происходит в этом живописном и, забытом Богом, уголке Вселенной. Он даже стал задавать «аборигенам» вопрос, вроде того, что задавал деревенский мальчик с сачком для насекомых высокоорганизованным пионерам из детского фильма «Добро пожаловать или посторонним вход воспрещен». От этого вопроса «пекинесы» приходили в восторг и долго смеялись. Как-то раз, они даже попытались обучить его «приемчикам» их местной рукопашной возни. Такого Русский Курица стерпеть уже не смог и, вытащив из чемодана свой грязноватого цвета пояс с японскими  письменами по концам, с гордостью предъявил его инородцам.  Те, просто, сошли с ума. Казалось, что от хохота «пекинесов» опадут все иголки в сосновом лесу, посреди которого располагался их «пионерский лагерь». Разозлившись, Курица встал в позу возбужденного дракона и, грозно пыхтя, стал быстро-быстро перебирать ногами, одновременно выписывая руками такие кренделя, что в родной стороне непременно был бы сразу награжден почетной грамотой. Но «индейцы-пекинесы» почему-то огорчились и стали произносить характерные гортанные звуки, обычно сопровождающие выражение сочувствия тяжелобольному. «Ножки отдельно, ручки отдельно. Сердце есть. Польза нет»! – хором запели они. Один из них – субъект невысокого роста и неопределенного возраста, заложив руки за спину, предложил задиристому бизнесмену три дня мыть за него посуду, если тот поразит его любым из своих мощных ударов. «Ты что, «индеец», будешь держать руки за спиной»? – «Да». – «Ну, ты покойник»! «Аборигены» встали в круг, и град ударов не слабого и не робкого русского забияки, обрушился на нахального «пекинеса». Однако движения сего субъекта были столь быстры и легки, что наш герой очень скоро осознал невозможность на три дня избавиться от грязной посуды. Он выбился из сил, а его мучитель продолжал дышать ровно, и лицо его выражало скуку. Они вежливо раскланялись, и Русский Курица уныло побрел к, недавно отмытому им туалету, чтобы опустить туда свой пояс.

          Первоначально, Курица считал «пекинесов» мужиками ленивыми и подозревал их в уклонении от службы в вооруженных силах. Ну а что можно было подумать, когда целая стая совершенно здоровых «пекинесов» большую часть своего времени просиживала на замызганных подстилках, напоминающих ватное одеяло, да еще и тупо уставившись в стену. «Лучше бы посуду помогли помыть, бездельники!» – думал с обидой наш горе-бизнесмен, ностальгируя по корпоративным вечеринкам. Но мало-помалу, сам не заметив как, он уже сидел рядом с ними, превозмогая боль в коленях и изучая все подробности шероховатой поверхности стены. Занятие это ему даже нравилось, так как недолгое блуждание взгляда по стене погружало его в безмятежную дрему, уносящую его в края родные и горячо любимые. Вот только «садист» Чун-Чун был всегда начеку и постоянно прерывал сладкие грезы резким ударом палки по плечу в самый неподходящий момент. «Дыхание вниз!» – вкрадчивым голосом говорил завхоз и вежливо кланялся. «Что же он имеет в виду?» – спросонок не мог понять Русский Курица, предполагая разные глупости. За вечерним чаем, он спросил о смысле этого изречения. «Вдыхаешь Землю, выдыхаешь Небо – чего непонятного?» – был ответ. «А как же низ живота?» – проявляя эрудицию, вопросил Курица.  «Где низ у верха и где верх у низа? Кто может знать? Иди спать, бледнолицый».

          На уикенд богадельня наполнялась шумом и суетой, привозимой пузатыми и, сверкающими рекламой, автобусами. Туристы всех мастей принимали дурацкие позы на фоне «Победителя смерти» и восторженно щелкали фотоаппаратами. Трехметровая фигура «Так Приходящего», высеченная в скале в незапамятные времена, взирала на них с величественным безразличием. В эти дни «аборигены» погружались в «коммерцию» – устраивали экскурсии для зевак и вели кружки по интересам. Наибольшим успехом пользовался кружок рукопашной возни и созерцания шероховатости стенки. Старшие «пекинесы» читали возвышенные лекции о возникновении мироздания и вреде алкоголя. Нашего скитальца это удивляло необычайно и казалось ему не вполне совместимым с возвышенными идеалами, декларируемыми «пекинесами». Но их возвышенные идеалы не уживались лишь с принципом «кто не работает – тот ест», воплощение которого в жизнь еще недавно считалось нашим героем вершиной жизненного успеха. Курица не любил такие дни по двум причинам. Во-первых, нагрузка на туалет и количество грязной посуды возрастали в геометрической прогрессии. Во-вторых, весь этот шум и гам бередил в его сознании уже затухающие угольки желаний бурных и невоздержанных. В обычные дни, терзаемый демоном скуки, он уже обращал свой взор к источникам мудрости «пекинесов», к разным, как он их называл, – шастрам и «шустрам». Они завораживали его, при полном  непонимании их смысла.

           Прошел год. Русский Курица похудел и окреп, лицо его покрылось здоровым румянцем даже, несмотря на недозволительное раскуривание сигарет позади туалета в компании двух бесшабашных «индейцев». «Индейцы» эти были помощниками повара, и их свободный доступ к провианту порой будоражил, еще не остывшие в нашем бизнесмене, навыки предпринимателя. Но Курица был уже не тот. «Шустры», шастры и стена медленно и незаметно делали свое дело, и он гнал от себя эти навыки все дальше и дальше, туда, откуда он когда-то привез их и где их ценили и высоко оплачивали. Племянник завхоза нечасто навещал его, бурно передавая сплетни об общих знакомых, но раз за разом Курица все больше утрачивал интерес к этой информации. На вопрос, когда он собирается покинуть богадельню, бывший забияка смущался и вяло бубнил, что еще не время и надо подождать. Но чего ждать, он не мог сформулировать и для самого себя.

           Наступила весна. Вокруг все расцвело, и воздух стал плотным от запахов трав. Близился день рождения «Благодатного» и «индейцы» пришли в состояние крайнего возбуждения. Вытащив из сарая огромное количество разноцветных бумажных фонариков, украшенных изображением новорожденного и сразуходящего «Победителя», множество флажков со свастикой и лотосом, грабли, лопаты и всякий хлам, они носились туда-сюда, громко покрикивая и стараясь опередить друг друга. От их беготни на душе у Курицы становилось празднично. Все это напоминало ему школьный субботник по сбору металлолома,  давным-давно, где-то в другой жизни, когда он ходил с ранцем за спиной и говорил на другом языке. Наконец, все флажки и фонарики нашли свои места, солнце упало за гору, и вечерний сумрак принес успокоение в ряды «пекинесов». Его бесшабашные друзья, неизвестно где, раздобывшие пачку американского «мальборо», принесли ему в дар две сигареты. Спустившись вниз, вдоль горной речушки, что протекала прямо посреди его нового места жительства, Курица расположился на огромном валуне, еще не растерявшем дневное тепло, и с удовольствием закурил. Счастливая бабочка делала последние взмахи крылышками перед резким поворотом ее судьбы.

             «Не кури, дурак!» – что-то сказало у него внутри. Да, это был и не голос, а больше напоминало это теплую и светлую волну, накатившую откуда-то из-за солнечного сплетения. Курица оцепенел, его челюсть отвисла, и сигарета глупо повисла на нижней губе. Сознание его утратило связь с внешним миром и, как магнитом, было приковано к тому месту в его организме, откуда исходил этот странный призыв. И вдруг его стало засасывать в эту точку позади солнечного сплетения, и последнее, что он успел осознать, был щелчок, будто кто-то переключил некий тумблер, некий волшебный выключатель. И зажегся свет!                         

              Деревянная рыбина, подвешенная на толстом канате, гулко ударила в огромный барабан, будя «пекинесов» и извещая их о приходе нового дня. Каждое утро вся стая собиралась вместе и гуськом направлялась к каменному «Победителю» на разминку. Разминка состояла из большого числа наклонов-поклонов и хорового пения, непонятных простому человеку, звукосочетаний. Курица, по привычке, называл их «шмантрами». Но сегодня эта процедура как-то скомкалась с самого начала. И скомкал ее именно наш герой, стоявший посреди разминочной площадки с отрешенным лицом и руками, сложенными перед грудью, как у белки, собирающейся разгрызть орех. «Индейцы» засуетились вокруг него, не понимая, что произошло с «бледнолицым». Но мудрый Чун-Чун, видевший такое не первый раз, тихо произнес лишь одно слово, от которого «пекинесы» оторопели и отпрянули от Курицы. «Дракон! Дракон! Удар молнии! Родился Дракон!» – зашелестели они. Курица все прекрасно видел и слышал, но то, что происходило вокруг, было вдалеке, будто бы за какой-то чертой и не находило ни малейшего отклика в его сознании. Сознание его опустело, а из-за солнечного сплетения все продолжал вытекать теплый свет, поднимаясь куда-то вверх и становясь плотнее и ярче. И Курица пил, и пил его, не отрываясь, забыв, где он и кто он. Он не мог насытиться этим светом, и купался в его теплых лучах.