Отрывок из мемуаров. 

Полная версия. Переработанная и дополненная. 

Возьму знакомый с детства, тисненый переплет,
Хранящий фото наших , многих поколений
И память снова унесет в несбыточный полет,
Страданий полный, слез т радостных мгновений.
Смахну рукою пыль с семейного альбома,
Открою наугад картонную страницу.
Тут фотографии родительского дома,
Моих родных, незабываемые лица.

ХХХ

Москва. Путинковский переулок. 1941 г.
Раннее утро! Мама и папа еще спят. Я еще лежу в своей кроватке, из репродуктора , негромко, звучит - Вставай страна огромная -… закончилась сводка Совинформбюро, 6 часов утра, значит скоро придет брат - Валерка.
С нетерпением смотрю на дверь, за которой слышны тихие, осторожные шаги. Дверь открывается, на пороге стоит Валерий, в руках у него эмалированный бидон и авоська с хлебом.
До боли в скулах, стискиваются зубы, рот наполняется обилmной слюной, которую едва успеваю сглатывать.
Лера, как взрослый, кивает мне головой, мол, еще чуток потерпи! Наливает из бидона содержимое в кружку, отрезает ломоть серого , пахучего, с мороза,»пеклеванного» хлеба и подает мне.
Я плюхаюсь на попку, вгрызаюсь в краюху хлеба с поджаристой корочкой и жадно запиваю его теплой , сладковатой жижей, по вкусу напоминавшей, сильно разбавленный какао с молоком, под странным названием – суфле.
До сих пор не знаю, что это было на самом деле, но, тогда это было…»ОЧЕНЬ ЭНД ОЧЕНЬ!»
Это был мой завтрак.

Москва. Путинковский переулок. 1941 г.
Пушкинская площадь.

Позади памятника А.С.Пушкину стоит наш дом, дом Радиокомитета. Двор дома, стоящего буквой П , огорожен высокой чугунной , кованой оградой. Старый дворник с «кишкой» поливает двор. Около памятника стоят пушки – зенитки и звукоуловитель, их обслуживают девушки в военной форме, командует ими пожилая женщина в зеленой телогрейке, подпоясанной широким ремнем, с наганом в кобуре на боку. По улице Горького проносят аэростаты, держа их за длинные веревки.


( Вероятно следует добавить, что памятник Пушкину в то время стоял на другой стороне улицы Горького. 


В 1950 году было принято решение о переносе памятника. Монумент предстояло передвинуть на противоположную сторону улицы Горького (на 104,4 метра), на место снесенной колокольни Страстного монастыря. Люди стояли всю ночь, чтобы посмотреть, как одиннадцатиметровую статую Пушкина везут через Тверскую улицу по рельсам, а потом разворачивают в нужном ракурсе. 


В 1961 году за его спиной появилось здание всемирно известного кинотеатра «Россия».


Москва. Путинковский переулок. 1941 г.
Ночь! Воздушная тревога! Мать несет меня на руках, рядом бежит Валерик с большой сумкой в руках, там все необходимые вещи и скудный запас еды.
Слабо – освещенный зал станции метро «Маяковская», тускло отсвечивают холодным блеском колонны, выстроившиеся в длинные ряды вдоль перрона 



и люди, люди, люди…., даже внизу, на положенных на рельсы досках, сидят, стоят, лежат люди и…множество детей…Стоит приглушенный, напряженно – тревожный гул и плач.





"парад" пленных немцев по ул Горького 
Г.Куйбышев 1941 г.
Длинный , душный барак на территории известной здравницы, санатория Красная глинка,

под г. Куйбышев, битком набитый женщинами и детьми. Завод им. М.В Фрунзе.


Густой запах мочи, детских пеленок и кофе. Горсточка кофейных зерен, которые грызла с голодухи мать, кусочки черного, сырого хлеба и пустые мамкины сиськи, которые я постоянно терзал до трех лет. Это называлось страшным словом – эвакуация!


Москва. Путинковский переулок. 1942 г.
Окно! Как много в этом звуке, для сердца детского сплелось… .
Утро. Папа ушел на работу в Воениздат , он художник, Валерик в школу. Мама ставит на широченный подоконник дубовый, маленький стульчик с круглой дыркой в сиденье –«судно» для горшка! Кладет маленькую, кругленькую, вышитую болгарским крестом , подушечку и сажает меня на нее, а сама идет делать свои, домашние дела.
В то время, у меня не было игрушек, в полном понимании этого слова, мне их заменяли маленькие флакончики из –под пробных духов, коробочки из – под пудры, граненые стеклянные яйца, маленькие трубочки – пенальчики от использованной губной помады.
Я часами просиживал на подоконнике, играя с «игрушками», и разглядывая редких прохожих в полутемном переулке, куда не проникали солнечные лучи, изредка проезжавшие автомобили – черные, блестящие «ЭМКИ» -, зеленые грузовики, «полуторки», «трехтонки», с прямоугольными кабинками и с козырёчками…
Если на них смотреть через граненое яичко из стекла,

 то их становилось бесчисленное множество, если через красное, то все вокруг казалось в солнечном свете.
Ах, как пахнет отпотевшее окно и сырая замазка на нем! А.как здорово скрипит мокрое оконное стекло, если потереть его пальчиком!
Запахи! Каждый пузыречек обладал своим запахом – запахом духов «Красная Москва», коробочки пудры «Рашель» ,пенальчики – с запахом маминых губ…Все это был неповторимый , родной запах, запах мамы!
Справа от окна стоял большой, красивый комод, инкрустированный карельской березой. Иногда мама выдвигала средний ящик и я, стоя на нем, погружался в созерцание удивительного мира, красоту форм, света и цвета.
Бледно – зеленые вазочки и треугольные шкатулочки из фарфора , с белыми, рельефными узорами и фигурками людей, стеклянные розеточки и граненые, разноцветные яйца из стекла, граненые синие флаконы для духов, круглые и высокие, с закругленными боками, коробочки с золотистыми кисточками с пудрой и духами, множество всяких сережек, колечек, мелких безделушек, мраморные слоники, идущие вереницей, отражались в трехстворчатом зеркале, стоящем на комоде и повторялись множество раз. Все это казалось мне несбыточным богатством.

ХХХ

Москва, Кадашевская набережная. 1943 г.
Вереница низеньких домов и черные проемы арок Кадашевской набережгой.
Войдя под арку и пройдя сквозь темный тоннель, попадаешь во внутренний дворик, погруженный, даже в самый солнечный день в полумрак. Забитые окна первого этажа, заклеенные крест на крест бумажными полосками стекла и трубы, трубы, трубы…
Вдоль глухой стены соседнего дома, длинный, двухэтажный сарай. Наш дровник на втором этаже, куда ведет крутая, узкая, длинная лестница, по которой отец залезал на небольшую площадочку с перилами и открыв квадратную дверцу, доставал оттуда дрова и сбрасывал их вниз, на снег, где Брат и я подбирали их и несли домой. Ох, как мне хотелось залезть по этой лестнице на эту площадочку, но мне это было строжайше запрещено.
В валенках, сереньком буклированном пальтишке на ватине, с коричневым меховым воротником, в цигейковой шапочке с ушками, завязанными под подбородком, и светло – коричневом башлыке, расшитом бисером, повязанным поверх шапки, вот в таком виде меня выпустили погулять во двор, после болезни.
Я бесцельно бродил по двору, ноги сами привели меня к этой манящей лестнице.
Я полез! На четвереньках, ногами и руками, цепляясь за запорошенные снегом ступеньки. Зубы стучали от холода, а может быть от страха, а в голове только одна мысль…- залезу, залезу, я должен залезть! И я залез!
Теперь уже не помню, сколько времени я провел на площадке, кто и как снял меня оттуда, или я сам слез, что мало вероятно, но я отлично помню одно – попка болела долго!

Москва. Кадашевка . 1943 г.
Сегодня у нас во дворе траур. Вчера соседские ребятишки, мальчик и девочка, без спроса, пошли кататься на санках на набережную. Съехали с длиной , запорошенной снегом лестнице вниз к реке и ушли под лед вместе с санками…
Я плакал!

Москва. Кадашевка.1945 г.
Сегодня праздник, годовщина Великой Октябрьской Социалистической Революции. Папа и мама с утра суетятся, то уборка, то готовка, к вечеру праздничный стол был накрыт в ожидании гостей.
Вот пришел друг папы – Николай Борбей, он певец из Краснознаменного ансамбля песни и пляски Советской Армии им. Б.Александрова.
А вот , долгожданный доктор, профессор Знаменский Василий Иванович, который спас мне жизнь, после приезда из эвакуации, я восемь раз болел воспалением легких, меня синего сняли с эшелона, а Василий Иванович выходил меня.
Мне подарили настоящие игрушки: заводную черепаху, механическую игрушку Салют и маленький "оранжевый мячик".
Было очень весело, мама играла на пианино, дядя Коля пел. У него был очень красивый голос, он пел украинские песни и романсы, иногда вместе с мамой.
Я сидел на полу возле печки, я был сыт, черепашка ползала, под окном, вдоль стены, изредка пробегали крысы, я играл "оранжевым мячиком", я был счастлив.
Подошла мама, взяла "мячик" и разорвала его. Я заплакал. Мама взяла меня на руки, прижала к себе, все меня долго успокаивали, потом накормили меня кисло – сладкими дольками, вынутыми из оранжевой кожуры.
Оказывается - это был апельсин, а не мячик!

Москва. Кадашевка. 1943 г.
Тусклый отблеск уходящего дня, опустился в полутемный колодец нашего двора и украдкой просачивается сквозь решетку, постоянно мутного окна полуподвала.
В комнатке, под оранжевым абажуром, горит тусклая лампочка, в углу топится печурка, тепло.
Сегодня воскресенье, мы с братом одни, мама с папой ушли в театр.
Валерка снимает с кровати покрывало и набрасывает его на огромный, дубовый обеденный стол. Оно свешивается почти до самого пола. Затем кладет стул спинкой на пол и задвигает его под стол, ножки торчат снаружи. Мы забираемся ползком под стол и садимся на спинку стула, Валерка впереди, я сзади – мы в самолете, Валерик рычит - мотор работает и мы взлетаем.
После двухчасового полета, мы, взмокшие, вылезли из – под стола. Полет окончен, печка остывает.
Разбираем самолет, наводим порядок. Внезапно гаснет свет, отключили электричество. При отблеске огня из открытой печки, Лерка берет с комода вазу. Ваза очень красивая, высокая, из темно – синего стекла с матовым лилиями на стенках, достает свечку из шкафчика, ставит вазу на пол, донышком вверх и прилепляет на ней огарок. Свечка горит тусклым огнем, дрова в печке совсем догорели, мы сидим на кровати, брат рассказывает сказки, по полу бегают крысы, страшно. Скорее бы пришли родители.
Огарок догорает, парафин расплавился и струйками стекает по стенкам вазы, фитилек плавает в нем, но горит.
Внезапно, раздается треск лопнувшего стекла, ваза, расколотая на две части, падает и раскалывается на темно – синие , искрящиеся осколки.
Темнота!
Вдруг, становится светло, дали свет и почти в тот же момент открылась дверь, на пороге мама и папа.
Папа « на веселее» , они ругаются, ссора, хлесткий, звонкий удар…
Мама лежит на полу, в синей крепдешиновой кофточке, рядом с темно – синими осколками вазы.
Отец , суетливо, брызгает холодной водой из кружки, матери в лицо, у мамы из носа идет кровь.
Вокруг слезы, слезы, слезы!

ХХХ

Подмосковье. Дер. Путилово. в нескольких километрах от Станции Софрино по узкоколейке в сторону артиллерийского полигона, после войны стал городом Красноармейск. 
1945 г.
Яркий , солнечный день. Мы едем на дачу в деревню на самом настоящем военном грузовике. Я с мамой в кабине, рядом с водителем, папа в кузове с вещами.
Вот и деревня, грузовик прыгает на ухабах, бряцают бортовые цепи и лязгают железные сиденья, установленные вдоль бортов. Кузова.
Остановка, мама спрыгивает с подножки и протягивает мне руки, но я не спешу…
С гордостью стою на подножке кабины, держусь за дверку и надменно наблюдаю за ватагой деревенских мальчишек, босоногих, сопливых, стоящих в одних трусах, моих будущих товарищей, облепивших автомашину- настоящий "студик". 

ХХХ 

Вчера приснился чудный сон- 
Цветные стекла на крыльце,
Дача, мама молодая
Стоит с улыбкой на крыльце.
Бегу по травке босиком,
Скамья под розовым кустом,
Черный кот лежит на лавке,
Играя собственным хвостом.
Отец со станции идет,
Пыхтит кукушка – паровоз,
Авоська , полная еды
И , как всегда - букетик роз.

Москва. 1945 г.
Конец войне! 



Огромное скопище людей на улице Горького, смех, слезы, песни и музыка из репродукторов, гармошек и аккордеонов!


Над головой, в темном небе, огромный портрет Сталина и орден Победы, высвеченные несколькими прожекторами.


Яркие всполохи праздничного салюта и длинные пунктиры трассирующих пуль, вылетающих из автоматов, горящие глаза военных, орущих –УРА! И блеск, и бряцание орденов , и медалей на их груди.



ХХХ