Фортепиано появилось в особняке с приходом новой хозяйки. Его торжественно внесли в музыкальную залу и поставили на почётное место около огромного окна в пол. Лакированная поверхность искрилась в лучах солнца и отзеркаливала зайчиков на стены. Инструмент был отлично настроен на душевное состояние его владелицы. Когда она задумчиво перебирала нежными пальчиками клавиши, то он сочувственно вздыхал в такт с ней. Или радостно разбрызгивал мажоры, заливаясь вместе с барышней звонким смехом.

Атмосфера налаженной жизни, непоколебимой  уверенности в завтрашнем дне и аристократической роскоши наполняла апартаменты. По выходным здесь собирались  дамы в изысканных туалетах, окутанные ароматным флёром духов, горжетками, в бриллиантах, которые загадочно мерцали в свете стеариновых свечей, преломляясь сквозь хрустальную игривость шампанского. Галантные кавалеры полностью соответствовали своим прекрасным спутницам. Элегантные фраки  из дорогих тканей, идеально скроенные и пошитые по индивидуальным заказам, напомаженные причёски, швейцарские часы на цепочках и, кокетливо выглядывающие из нагрудных карманов, кончики батистовых платков, тщательно вычищенные лаковые ботинки, в которых, при желании, можно увидеть собственное отражение.

Фортепиано становилось музыкальным обрамлением вечера. Оно то задорно пускалось в краковяк или легкомысленную мазурку, то кружилось в романтическом волшебстве вальса, иногда звучали мечтательные и поэтичные ноктюрны Шопена. В эти моменты клавишное существо гордилось собой, играло самозабвенно и проникновенно, словно в последний раз...

Вскоре покой и благоденствие усадьбы было нарушено. Обитатели дома всё чаще раздражались, спорили о чём-то, молодая женщина тревожно плакала, склонившись над инструментом. Всё реже проходили светские вечера. Пианино скучало, покрывалось пылью от непонимания происходящего и тоскливо поскрипывало по ночам, когда домочадцы забывались в беспокойных и размытых, от тревожного ожидания чего-то страшного, снах....

  Набат стучащих в парадную дверь ног разрезал напополам ночную тишину. Время раскололось на "до" и "после". Чеканя паркет сапогами, в дом ввалились тени в серых бушлатах с красными метками на рукавах. В ужасе захлопали двери, послышались женские и детские драматические сопрано, грубые мужские  баритоны, жалобный звон бьющегося хрусталя, тяжёлое шарканье перетаскиваемой мебели, лай собак. Всё нарастало в невообразимо гулкую какофонию и приближалось к музыкальной зале. Сливаясь в крещендо, гул вылился в комнату, заметался по стенам, стукнулся о своды высокого потолка и рухнул на всех стоящих, как грозный водопад. Заключительными аккордами стали звуки выстрелов, отполированная гладь фортепиано  обагрилась каплями крови и всё стихло...

К рассвету немого свидетеля бессмысленной расправы над буржуазным строем грубо вытащили во двор. Там серые бушлаты приговорили осиротевший  инструмент к разрубанию на куски, и палач привёл приговор в исполнение. Он рубил долго и старательно. Несчастное произведение столярного искусства тягуче завывало, срывалось то в минор, то в мажор, словно насмехаясь над ним, то гордо выдавало аллегро, заставляя ускорять темп.  Так, с последним ударом топора закончила своё существование Великая Империя. Наконец оно затихло...  Заключительным протяжным стоном простилось с эпохой утончённых дам и импозантных кавалеров, аристократических манер и придворного этикета, волшебных вечеров Шопена и необыкновенных вальсов...

24 ноября 2014.