Всё на свете имеет свой адрес, своё предназначение. У всякого автора обязательно должен быть свой зритель или читатель, с которым он ведёт свой внутренний диалог, без которого было бы невозможно никакое творчество. Художник не может втайне не надеяться на понимание и стараться, чтобы оно было глубже собственного представления о нём. Людей, сопричастных авторской позиции, авторской мысли (ибо мысль подвижна, у неё всегда существует обратная связь) художник вовлекает в диалог, прежде всего посредством своего пластического языка, и уже после, благодаря какой-то общей идее, общего знания, общего целеполагания. И такой собеседник у Владимира Смирнова есть. Я бы определил его как уставшего, рефлексирующего горожанина. Художник разговаривает с ним на очень простом языке, чуждом красивостей и самолюбования. Они в своём безмолвном диалоге не ищут смыслы, не стараются постичь истины, а пытаются обрести точку опоры. И автор, и его собеседник-зритель – люди глубоко искушённые и хорошо образованные, единственно, чего им не хватает, так это цельности и уверенности в правильности выбора своего пути. Отсюда такая доверительная интонация в работах Владимира Смирнова, многое, что хочет сказать художник, его зритель понимает с полунамёка. Можно сказать, что ему, на первый взгляд находящемуся в непосредственной эмоциональной близости со своим зрителем, всё-таки удаётся обогащать свой замысел своим пониманием, своими ощущениями, и делать это ненавязчиво и легко, так, чтобы зритель ощущал авторские мысли и чувства как свои собственные.

В воплощённых Владимиром Смирновым образах есть два независимых друг от друга измерения: фигуративное и идейное, психологическое. Несмотря на кажущуюся простоту пластических конструкций в его произведениях, они не только подчинены неумолимым композиционным законам и нормам ленинградской художественной школы, но и имеют внутреннее авторское наполнение со своей мелодикой, своими внутренними ритмами, образующими своё неповторимое авторское звучание. Но даже не этим ценны работы Владимира Смирнова, а именно своим психологическим, эмоциональным воздействием. И неважно, что его посыл, прежде всего, обращён к людям, находящимся на периферии современного мейнстрима, людям не вполне успешным и, в каком-то смысле, отчуждённым от общества, главное, что это люди думающие и нуждающиеся в таком обращении к ним.

Золотой век русской культуры породил сочетание гения и просвещения, Серебряный – уже характеризовался триадой, где «посвященность», была наиболее значимой, что соответствовало мистическим исканиям того времени, а что необходимо сейчас, даже трудно себе представить. Материя усложняется и не только материя… Бытует мнение, что искусство, пережив сильнейшее испытание постмодернизмом, и вовсе утратило стилевую определённость, ввиду идейной неопределённости и полной утрате горизонтальных коммуникаций.

Любое понятое и прочувствованное зрителем произведение на равных принадлежит и ему, и своему создателю. Не всякий способен на бумаге выразить свою мысль, но не каждый и увидит, поймёт и воссоздаст увиденное в своём воображении.

Один мой знакомый говорил, что искусство сейчас стало приватным делом. С этим трудно не согласиться, но все те, кто стремится к подлинности и воспринимает свою деятельность художника серьёзно, пытается разобраться с тем знанием о мире и человеке, который сумел приобрести сам, соотнести его с собственным опытом, с пониманием человеческой миссии и человеческой судьбы. Однако любое творчество имеет и свою сверхзадачу, которую обычно сложнее всего сформулировать. Для Владимира Смирнова такой «частной задачей», почти не затрагивающей самого человека и не решающей его «вечных» вопросов бытия, является, на мой взгляд, попытка вочеловечить сущее и воплотить несбывшееся, пусть даже остающаяся за рамками свершившегося факта и за пределами изобразительности.

Другими словами, в художническом послании к зрителю у автора ясно просматриваются подступы к осмыслению и пониманию проблем самого человека, его жизни, свободы и счастья.

Счастье – категория исключительная в силу своей случайной природы, и может существовать только вкупе с тем, что составляет основную мотивацию личности.

В гравюрах Владимира Смирнова очень часто и присутствует такая случайная игра природы, нередко имеющая своё интересное прочтение, особенно, когда выявляются подтексты и обозначаются неявные смыслы, которые лишь намечены и могут проявиться только при заинтересованном зрительском участии.

Кто-то сказал, что к пониманию готовы не все, и чтобы достучаться до сознания человека необходимо говорить с каждым на языке его души. Мы знаем адресата творчества Владимира, только им одним не исчерпывается круг тех, кому будет интересно то, над чем думал и работал автор. Оттого так хороши простые и незамысловатые сюжеты, что их всякий будет примеривать на себя, переводя специально под своё понимание незнакомый авторский язык. А можно попытаться инвертировать сознание, и тогда уже не будет разницы между зрителем и художником, и не образ будет провоцировать смыслы, а смыслы будут провоцировать образы.

У Владимира Смирнова есть интересная особенность переносить эмоциональные акценты с субъекта на объект и наоборот, что заставляет зрителя сильнее погружаться в изображение и провоцирует большую зрительскую вовлечённость.

Жизнь можно воспринимать с разной степенью расфокусировки зрения, важно только знать, что ты хочешь понять и зачем. Одно и то же можно воспринимать совершенно под разным углом, и результат даже получится разный, от самоуспокоения до крайнего неуюта и беспокойства. А истина не всегда очевидна и не позволяет ироничного отношения к себе, нет у неё такого измерения.

Авторское стороннее участие в этом процессе постижения, порой, кажется незаметным, но как объяснить, что то, мимо чего раньше можно было спокойно пройти и не заметить, сейчас начинает бросаться в глаза, жечь совесть, жить в памяти, мучить непонятно как приобретённым опытом.

Но какими бы ни были наши мировоззренческие установки, все моральные и нравственные категории не могут существовать отвлечённо, сами по себе, абстрактно и независимо. Мы обретаем их посредством внутренней работы своей души, и опыт другого человека, его мысли, его жизненная позиция, принятая и переосмысленная нами, часто помогает нам в этом. И здесь бы я вспомнил о творчестве Владимира Смирнова, побуждающего зрителя становиться невольным участником его графических сюжетов, наполняться соответствующими эмоциональными подъёмами и спадами, покоем созерцания или мерной сосредоточенностью размышления.