Имяреку тебе... (И.Бродский)

Безжалостный знак, разделяющий даты...
С холодной плиты, обметая хвою,
тебе (я б назвал "безымянным солдатом
поэзии") песней свой долг отдаю.

Хоры поминальные смолкли. Молчанье
доселе моё в стороне - не со зла.
Сам жанр эпитафий претит, в основаньи
заложенным: мертвому лишь похвала.

Не то, чтоб хулы возжелал, просто в этом
есть некая фальшь. Среди плит и крестов,
дежурные фразы так схожи с букетом
без запаха пестрых бумажных цветов.

И часто слова эти не от избытка
любви к тем, кто канул в безмолвную тьму,
скорей пред собой оправданья попытка
за то, что не додал при жизни ему.

Учеными объяснены, вероятно
процессы сознанья, когда индивид
свою нетождественность всем в пубертатный
период, на уровне чувств ощутит.

И вот уж кутенком беспомощным строки
неловко в мир тычутся... Это потом
придет ремесло, мастерство, но в истоке
лежит некий комплекс, иль может синдром.

Вороною белой, утенком ли гадким -
как ни назови. Свой возвышенный нрав
он прячет стесняясь, в заветной тетрадке
пакует слова в строчки, зарифмовав.

Занятие это, в глазах населенья
(его большинства) пониманье найдет,
когда приспособится для сочиненья
застольных тостов, поздравительных од.

А так, в лучшем случае, будто дебила
с иронией, с жалостью ль спросят: Ну, как,
небось, снова муза тебя посетила?
С подтекстом: "фигнею страдаешь, дурак".

И спорить нелепо с таким убежденьем,
но пусть уж сравнение не оскорбит:
душа, как и тело, ее обнаженье:
товар, похвальба, озорство или стыд.

А мы, ненавидя пиар, к результату
скорей вопреки, а не для куражу
искали пути, - извини за цитату, -
наощупь и слух, - но точней не скажу.

Мы знаем с тобой, как непросто при этом
услышанным быть с песней тихой своей,
среди кукушинно-петушьих дуэтов,
трещанья сорок, и баллад глухарей.

Конечно упорсто, целеустремленность,
таланту нужны, но как в уксус вино,
порой самолюбию в самовлюбленность
бывает, увы, превратиться дано.

Да, ладно, оставим о том разговоры.
Есть тезис один, и он неоспорим:
мы все пребываем в той точке, к которой
всю жизнь свою шли каждым шагом своим.

Господь воздает по таланту и силам,
затраченным на достиженье всего
к чему ты стремился с желаньем и пылом,
и тщетно разжалобить в этом его.

Нельзя уподобить наш путь автотрассе,
равно и бульдозеру, что не кривя
пути, порешил застолбить на Парнасе
местечко, и прет все на свете давя.

Но мы никогда не искали металла
иль камня, затем, чтоб воздвигнуть потом
из них к монументам себе пьедесталы,
подходы к которым в бурьяне густом.

Мы оба с тобою подобны герою
одной из известнейшей книг на земле,
что с суши клочка, окруженном водою,
бросает в пучину посланья в стекле.

Когда и куда это будет прибито,
и даже окажется в чьих-то руках,
поймут, захотят ли понять, то что скрыто
в отрывочных полуразмытых строках.

Но если отбросить нюансы, оттенки,
и выразить главное: все мы хотим
всегда одного - адекватной оценки
того, кто и нам тоже необходим.

Не самонадеян брать функцию Бога
кого-то судить, ибо тоже знаком
я не понаслышке, когда безнадега
внезапно подкатит под горло комком.

Казалось, выносит судьба приговор, но
не высшая мера он, без неудач.
побед не бывает, поверь априорно, -
кому-то понятен твой спрятанный плач*...

Прощенья прошу я за все, на прощанье
за нас с тобой выпью (равно и стакан
тебе наливаю), и это посланье
засунув в бутылку, швырну в океан.

И волны подхватят ее, и куда-то
потом отнесут... Остается лишь ждать
и верить посланье найдет адресата.
Короче у моря погоды - опять...

* - строчка С.Минина (1951-1984)