Мир – океан, воздушный и морской качает нас, как в зыбке-колыбели. И мы плывём довольные собой, как уцелевши чудом на Ковчеге. – Как парусник, наткнувшийся на риф, мы тонем в разговорах бесконечных, переключаясь на сплетенья рифм о временах весёлых и беспечных. И обсуждаем вперемешку всё: политику, рецепты, богохульство… не слыша и не слушая – а в чём, в конце концов, величье и безумство. И так сейчас похожи на детей, увлёкшихся в песочнице игрою и знающих одну из всех затей – куличики лепить в песке гурьбою. Поём и пьём, ведём хмельную речь, не зная ни о чём, что дальше носа. Коробит слух словесная картечь и изобилье снеди на подносах. Я, в разговорах, как в вине тону, как парусник, пробивший дно о рифы. Слова, как ядра, тянут плоть ко дну, высчитывая смыслов логарифмы. Я замолчал… Черка'ю и молчу, пытаясь вникнуть в рифмосочетанье. Перебивать веселье не хочу, а перебив, что выдам в оправданье..? – Что не в хмелю, а вижу страшный сон, где степь горит, взметаются разрывы, израненных перебивая стон и ужас тех, не раненых, что живы? Передо мною зиждется рассвет – багряный весь, как будто полыхает и корчится земля, и спасу нет… красна река, краснее не бывает. …глодает до кости плоть вороньё, под канонады рокот и раскаты. Пылают, как ненужное тряпьё, сады, поля и взорванные хаты… В душе не ропот – ширится протест против стихов о неге и любови… – Земля в огне! Пылает церкви крест! Там белокурый мальчик в луже крови глядит в глаза всевиденьем своим… всеосуждая, всепрощая – тут же. Столбами соляными мы стоим, сжимая зубы – некуда уж туже… Я комкаю листок и в клочья рву, не описать незрячими стихами, что на войне увидел наяву, как говорится – Бог с ним, со словами. …И хорошо, что я всё ж не поэт, а графоман, что пишет – о цветеньи, о соловьях, как просится рассвет грядущим дням, русалкой, на колени. Иначе б я давно сошёл с ума – от ужаса, творящегося в мире. И не сидел бы с вами у стола, как званый гость – на Вальсингамском* пире. Вальсингам* – персонаж А.С. Пушкина «Пир во время чумы»
|
Подробнее...