Большеречье основано в 1627 году. на берегах реки Иртыш и Большой речки. Это один из лучших райцентров в Омской области. А в конце восьмидесятых был самым лучшим, но об это чуть позже. Географические, исторические, демографические и другие сведения о нём можно почерпнуть в Интернете. Его оригинальность уже в том, что там расположен самый северный в мире сельский зоопарк. Я же хочу рассказать то, чего нет во Всемирной Паутине. В Большеречье я родился. Здесь учился в седьмом и восьмом классах в средней школе №2, а в девятом и десятом – в средней школе №1. Здесь началась моя трудовая деятельность и продолжалась с некоторыми перерывами. Мои родители Кудренко Константин Ванифатьевич и Нина Александровна жили в Большеречье (в свой последний заезд) с 1967 года и до конца своих дней. Здесь похоронены и они, и мой младший брат Олег, два деда, бабушка, многие другие родственники. В Большереченском районе покоятся мои прадеды и прабабушки, прапрадеды и прабабушки вплоть до седьмого колена. Сюда приехал в 1775 году далёкий предок Кудренко.

Первый свой приезд в посёлок я, конечно, не помню. В августе 1954 года родильное отделение в районной больнице было на ремонте, и я появился на свет в Карташово – в пяти километрах от Большеречья. Меня привезли домой в Большеречье в конце августа. Там же выписали свидетельство о рождении. Примерно в это же время родители получили назначение на работу в Уленкуль, в национальную школу, и мы целый год жили там. И у меня была нянька, которая пела мне колыбельные песни на татарском языке. Я благодарен ей, потому что, видимо, поэтому другие языки всегда давались мне легко.

Затем была Мешковка – деревенька около Курносово, которой нет уже более сорока лет. Там же у меня был друг детства Акрам, который возил меня в тележке, поскольку был старше меня года на четыре. Позже он заезжал к нам в гости, даже будучи уже взрослым. В возрасте почти двух лет меня привезли в Ингалы, где я жил до лета 1958 года. 

Первые детские воспоминания относятся ещё к периоду проживания в Ингалах Большереченского района. Когда мне было два года и два месяца, мне купили детские санки. Настоящие, с яркими разноцветными дощечками из дерева! Алюминиевый корпус и  стальные полозья были очень крепкие. Каждое соединение было на двух заклёпках, на этих санках катались потом и младшие члены нашей семьи. Служили санки долго, поэтому из конструкцию я помню. Хорошо запомнилась улица, наш деревянный дом, соседка Галя Заварина. В Ингалах мы жили сначала в одном доме, потом переехали в другой, более просторный.

Из Ингалов меня привозили в Большеречье в гости к бабушке и дедушке, маминым родителям, они сначала жили на Комсомольской улице рядом с проулком к ДОССАФ. Это продолжение улицы Пионерской, где она упирается в Пролетарскую. Запомнилась большая лужа около дома, которая простиралась до дороги по Пролетарской. Её засыпали в конце шестидесятых, проложив по насыпи асфальтированную дорогу. Родители отца до 1957 года тоже жили в Большеречье в деревянном г-образном бараке на пересечении Красноармейской улицы и Советов. Сейчас на том месте мемориал памяти войнам-землякам. Увы, перед бараком тоже была лужа, с западной стороны. Почему из окружающего пейзажа мне больше запоминались «водные пространства», я не знаю. Но по профессии я инженер-гидротехник. Судьба, наверное.

О времени второго проживания в Большеречье я многое запомнил уже достаточно хорошо, чтобы хоть что-то рассказать о том времени. Дедушка с бабушкой Александр и Анна Повиденко жили уже на Рабочей улице, тогда у их дома был номер 88, сейчас он 86. Хорошо помню метеостанцию, она была недалеко, в соседнем квартале. Магазин по продаже керосина располагался на Красноармейской улице между нынешними автовокзалом и типографией (его называли «керосинкой»), мы туда ходили мимо метеостанции и автовокзала по улице Пушкина за топливом для бытовых нагревателей: керогаза, керосинки и примуса. Потом метеостанцию перенесли и построили детсад промкомбината.

На пересечении Робочей и Первомайской улиц (если кто из большереченцев не помнит, то это в районе нынешнего трёхэтажного дома № 68) была огромная лужа, а около забора была залитая водой яма непонятного назначения, в которую провалилась конная повозка, так называемый «ходок», колёса его скрылись под водой почти полностью. Немного в стороне от этой лужи была куча песка, в которой мы играли, как в песочнице. А у пересечения Рабочей и Октябрьской улиц стояла водокачка. Ведро воды промкомбинат продавал за 5 копеек ещё старыми, дореформенными (1961 г.) деньгами.  Столько же стоил коробок спичек. Позже на месте водокачки построили общежитие промкомбината.

В конце Рабочей улицы, где позже было построено СПТУ-12, располагался межрайонный мясокомбинат. Мы ходили и в ту сторону. Я видел овчарок, охранявших мясное предприятие. Они выглядывали в проёмы в заборе, некоторые грозно лаяли. Мне рассказывали, что собаки иногда срываются с цепи, поэтому выходить на улицу без сопровождения старших нельзя. 

В мой второй приезд, посёлок был ещё без асфальта, с деревянными тротуарами на центральных улицах. Уже был парк, работал каменный магазин, куда мы ходили иногда с бабушкой за хлебом. Хлеб продавали килограммами, к булке хлеба прилагался довесок от другой булки, чтобы по весу выходил килограмм. С какой целью это делалось, я уже не помню. Возможно, были нормы выдачи "в одни руки". 

Нянькой моей в то лето часто бывала моя тётя Валя Повиденко, которую современные большереченцы знают как почётного жителя Большереченского района и уже под другой фамилией. У моего деда была фамилия Повиденков, (под этой фамилией дед и участвовал во Второй мировой), а у его жены и детей – Повиденко. Его переписали на их фамилию в конце семидесятых при обмене паспортов. Об этом я узнал гораздо позже.
Моя одиннадцатилетняя тётя Валя водила меня по Большеречью с экскурсиями. В тот год Иртыш разливался в последний раз перед тем, как его сток был зарегулирован.

Бухтарминское водохранилище на долгие годы превратила заливные луга поймы в незаливные. Вода в 1958 стояла на большереченском лугу до самого Пустынного и дальше. Среди водного пространства виднелась Берёзовая грива, на которой давно уже нет берёз.

Однажды тётя Валя со своими подружками повела меня на территорию комхоза – туда, где сейчас зоопарк. Вода, как всегда внезапно, но из года в год регулярно затопляла территорию предприятия коммунального хозяйства. Нас интересовали только затопленные штабели сосновых досок. Мне тем летом было неполных четыре года, Валя укладывала меня на доску, я крепко держался, а она с подружками катала меня по затопленной территории. Так проходило моё первое занятие виндсерфингом, как назвали бы сейчас.

Сами они тоже катались на досках. Конечно, это было опасно. В тот год утонули две девочки во время купания. Запомнилось, что мы однажды стояли с тётей на обочине, а по улице грузовик провозил два гроба, обитых красным материалом. Было много провожающих разного возраста, даже детей. Потом, уже позже, мне рассказывали, что их фамилия была Пугаевы, но возможно, что я запомнил её не очень точно. 1958 год был последним годом захоронений на кладбище при пересечении улиц Красноармейской и Сталина. Кладбище перенесли за трассу Омск — Тара, "за автороту", как долго именовали это место, когда старики шутили "пора за автороту". А улица Сталина скоро опять стала Сибирской, а позже — 50 лет ВЛКСМ. 

Залитый водой луг я увидел из дома номер пятнадцать по Пролетарской улице, где мой дед Ванифатий Иннокентиевич Кудренко жил с весны 1958 года и до середины февраля 1983 года. После 1959 года разливы реки прекратились, обмелевшую Большую речку пришлось закрыть плотиной с высоко расположенным трубчатым водосбросом. Только в начале семидесятых из-за ледяного затора около Красного Яра вода сильно поднялась и затопила весь луг. Из воды виднелась лишь дорога на паром и стоящая на ней в одиночестве автомашина ГАЗ-51. Позже на лугу стали отводить участки под садово-огородные товарищества — под дачи.

А ещё мне это лето запомнилось поездкой в село Пустынное к родственникам, ярким воспоминанием осталась небольшая полянка в лесу со спелыми ягодами земляники и широкий простор, открывающийся с высокого правого берега. Весь левый был залит водой. Заходила ли вода в большое озеро Большие Мурлы, я не знаю. 

В августе к бабушке и дедушке приехал в отпуск брат мамы Алексей – военный лётчик. Они с моим отцом ловили на лугу щук на блесну. Хорошо помню, что две щуки лежали на большом кухонном столе, у одной из них хвост и голова свешивались с этого стола, а другая уместилась на нём полностью, чуть не дотягивая до краёв. Рты у них были полуоткрыты. Я из любопытства засунул одной из рыб палец в рот. Тут же понял, что вытащить его назад не могу, щука не отпускала мой палец. Этому мешали зубы рыбины, направленные так, чтобы изо рта уже ничего не убежало. На мой плач прибежал отец, разжал щуке пасть, и освободил мой палец из рыбьего плена.

В этом же августе я увидел в райунивермаге дедушку с довольно длинной бородой. Мне тогда показалось, что у него весь рот зарос мхом или паклей. Позже я спросил у отца:
— А дедушки с мохом едят?
Отец не сразу понял, о чём я спрашиваю. Однако вспомнил колоритного деда с рыжей бородой, мой внимательный взгляд на него, догадался, о чём я спрашиваю, и объяснил. Тут же сказал, что нужно говорить «мхом».

В конце августа 1958 года моих родителей направили на работу в Осихинскую восьмилетнюю школу, куда мы и переехали. Перед отъездом была сделана фотография. Тогда наша семья состояла всего из четырёх человек. Моей сестре Надежде было полтора года, а мне четыре. Кроме меня, сестры и родителей на фото моя тётя Валентина и бабушка Анна Прокопьевна.  

Как уезжали из Большеречья, я не помню, а приезд в Осихино оставил яркие воспоминания. О пятилетнем периоде жизни в Осихино и четырёхлетнем — в Пустынном у меня есть отдельные воспоминания. Они на этой же страничке сайта.