Как же хочется хотя бы на один день вернуться в то далёкое осихинское детство! Отцу тридцать лет, маме двадцать четыре, мне – четыре года. Мы приехали в это село 28 августа 1958 года, когда моих родителей направили работать учителями в Осихинскую восьмилетнюю школу. Почти на краю деревни стоял дом без каких-либо заборов. Невдалеке от него был плетёный из тонких прутьев туалет с дверью из четырёх брусков и фанеры. Вместо шарниров были применены куски транспортёрной ленты. К дому примыкал в продолжении сеней плетёный же дровник с дощатой дверью.
Родители разгружали с машины нехитрый скарб: стол, комод, деревянный фанерный диван, самодельных две табуретки и одну самодельную же скамейку, две кровати, этажерку и книги, узлы с одеждой и посудой. Моя полуторогодовалая сестра Надежда оставалась в Большеречье у бабушки Анны и дедушки Александра ещё некоторое время, не больше месяца, а я бегал около машины, на которой привезли наши вещи. Из дома напротив вышли дети (как потом выяснилось, Ракины) и, услышав, как меня называют родители, один мальчик сказал:
- Вова, на боярки, - мне протянули ягоды.
Так началось наше проживание в Осихино. Родители к девяти часам уходили на работу, а я сидел дома, ожидая их у окна. Потом привезли от бабушки и дедушки из Большеречья мою сестру Надежду, и мы стали вдвоём ожидать родителей с работы, более активно осваивая пространство дома. Школа была недалеко, через два дома и небольшой пустырь, так что нас можно было проведывать даже на перемене, да и уроки у родителей были не сплошь, а с «окнами».
В нашем доме в начале века долго жил дьячок, после него сменилось много хозяев, это были учителя, а перед нами этот дом занимали две учительницы, про которых рассказывали, что они кололи дрова прямо в доме, на пороге входной двери из сеней в одну из комнат. Крыша дома была тесовая, карнизов не было. Углы сруба не были ровно отпилены, брёвна выступали на разную длину. Видимо, дьячок не успел до ареста, а остальным в последующие два десятилетия было не до роскоши. Когда мы строили баню, то случайно нашли кучку серебряных монет начала тридцатых годов. Видимо они были завёрнуты в тряпку, которая со временем сгнила. Похоже, дьячок предполагал свой скорый арест и последующее возвращение. Кроме дьячка были в селе и другие репрессированные, обычно их забирали по доносам. Дом, в котором мы поселились, был государственный.