В санаторий меня направили по путевке собеса. 

Суровая, но улыбчивая столовская тетенька решила, что пока мы за столом поскучаем втроем.

Практически лысая Валентина, восьмидесяти девяти лет, каждый день повторяла, что гордится тем, что замужем была дважды. 
В первый раз «отпилила» двадцать три года. 
Вторично «сбегала» в пятьдесят семь, и «отдала мужику» двадцать один год.

Палочка ей в передвижении помогала мало, но шестидесятилетний даун за моей спиной по сигналу мамы неизменно при ее появлении громко произносил:
- Баушка прибежала!

Так я трижды в день узнавал, что нужно встать, повернуться, радостно поприветствовать, отодвинуть стул, принять из рук и повесить на спинку стула палку, усадить Валентину за стол , а сам стул пододвинуть так, чтобы из беззубого рта  напротив меня ничего не вылилось во избежание  рвотного рефлекса уже у меня. Один случай был.

Неизменным оставалось и то, что Валентина ежедневно приглашала меня на дискотеку.
Я, правда, в соседний корпус так ни разу и не дошел. Не знаю, доползла ли она?

Второй соседке, Лиде, только что исполнилось семьдесят два. Прожив с мужем пятьдесят два года, они решили развестись.
О причинах спрашивать было неудобно. Не потому что бронхит, кашляет и ежедневно прогревается, а просто неудобно.

Коротко стриженная, с блеклыми усталыми водянистыми глазами крашеная блондинка, она с удовольствием рассказывала Валентине о двух дочках. О том, что с работы ей пришлось уйти ровно в пятьдесят, чтоб сначала одной из них,  а потом и другой помогать растить внуков.
О том, что на даче делает «калиновку».

Я им рассказал, что ко мне в соседний номер подселили Васю. Так он представился.

Васе – девяносто семь. Он и паспорт показал.
Мы с ним выпили припасенного мной коньяку. 

Вася тужил, что пришлось «отбыть» с 1939 по 1956 год.

Потом мы с ним на балконе курили. Он – «Беломор», а я – «Парламент». Где он сейчас берет «Беломор»?!

Валентина очень сожалела, что в этом зале столовой Васи нету, и мы не можем пригласить его за свой стол. Все равно ведь четвертое место пустует.

В соседнем со мной номере Вася прожил только одни сутки. 

Стенки – как картонные. Ночью он кашлял. Потом, чему я сильно удивился,- крепко храпел. А утром его, вместе с костылями, догадались перевести с седьмого на второй этаж.

Тут же, однако, в его бывший номер поселили весьма пожилую женщину. Ни разу ее не так и не видел. Видно, не совпали жизненные ритмы. 

Но очень уж громко, со вздохами, пукала! Сначала было смешно.

Четвертое место за нашим столом скоро заняла вполне импозантная женщина лет всего восьмидесяти.

 Стильная голубая прическа. Светлые глаза. Аккуратный светло-голубой маникюр. Золотые часы. Прямая спина. Перстни.

- Девушка! – величественный тон от миниатюрной дамы в адрес задрюченной разносчицы, и пальцы в перстнях, изображающие щелчок. - Я переехала сюда со стола номер семьдесят три. Будьте любезны предоставить мне именно то меню, которое я заказывала там.

Мне:
- Нет-нет! Я не буду опускать этот жуткий пакетик для заварки в чашку. Разве вас, молодой человек, не предупредили, что первую порцию мне необходимо налить загодя, чтоб я прохладной водой могла запить таблетки!

Лидии:
- Вы неверно заготавливаете соленые огурцы в кадушках! Туда просто необходимо сыпать сахар и лить уксус! У меня сын именно так и делает!

На следующем завтраке новой соседки почему-то не оказалось.

- Лид, не знаете, как зовут и что случилось?
- Как зовут, не знаю. А за наш стол она переехала, потому что за прежним столом мужчина на брюки клал носовой платок, чтоб пятен не наляпать, а женщина напротив кашляла. Тоже с бронхитом, вроде меня.

Все оставшиеся дни есть мне было удобнее.  По крайней мере, оперировать ножом. Справа от меня теперь не было никого.

Вместо величественной дамы на ее месте лежал рукописный листок, написанный крупным, явно не мужским почерком (орфография сохранена): «Девки! Номера третего обслужить в номере. Болеет».

Видно, с нами тоже не понравилось.