-- Будя гнать-то. «Зараба-атываю»! На это тоже? И на это?
Он тычет жирным пальцем наугад, попадая в швейцарские часы и золотое кольцо с бриллиантами, посылающими во все углы разноцветные сполохи.
-- Ты что, знаешь о моих доходах? – пылит Яков.
-- А чего мне знать! – гремит Виталий. – Как будто свояк у меня не врач, кандидат наук, и будто не держит он такую же клинику, как твоя, в Самаре.
-- Да чего ты, Яша, -- вступает подошедший Роман. – Ты же сам хвалился, что Стелла твоя получила хорошее наследство. Мы ж его все вместе обмывали. Мы помним, а ты, значит, забыл? Ты же клинику открыл когда? Именно когда это случилось. А иначе на какие шиши ты бы её открыл?
-- Ну-у, у меня были сбережения… -- уклончиво отвечает Яша.
-- Перестань, -- машет на него Ромка. – Знаем мы твои сбережения. Все наши сбережения в один миг прикончили. Сначала Павлов, а потом, что осталось, -- Гайдар.
-- Действительно, -- подключаюсь я. -- Вот послушай лучше, что я про тебя только что сочинил.
На пятёрки не учись
И не лопай кашу,
А однажды изловчись –
И женись как Яша.
-- Во! – хохочет Виталий. – Вот это правильно.
-- Тс-с! – шикаю я на него. – жену разбудишь. Моя хоть и не такая крутая, как Стелла, но если не ко времени разбудить, разозлится и весь кайф нам сломать очень даже может.
-- И ещё: если мы хотим разъехаться на своих машинах, то с этой минуты пить прекращаем, -- замечает Роман.
-- Отлично! – вторит ему Виталий и подмигивает мне. – Нам больше достанется.
Из нашей компании Яков – единственный, кому удалось не изменить своей профессии. Зато, видимо, в качестве платы за это, он разительно изменился сам. В классе не было мальчика проще и покладистей. Открытая улыбка, золотистые глаза, постоянная готовность подсказать, помочь. А главное – слушать. Как я завидовал его умению слушать! Во мне тогда бушевали… ну, может быть, не бесы, но определённо чертенята. Они заставляли вгрызаться в каждый разговор – спорить, перебивать и высмеивать, и лезть куда не просят со своими суждениями и выводами. И лишь когда я уже чувствовал себя высохшим как вчерашняя селёдка, я замечал Якова. Он всё время находился поблизости и не мигая впитывал всё, что мы расточали вокруг. Казалось, он делал это не только ушами, но и кожей, и ногтями, и всем остальным. Он был единственный, кто оставался в выигрыше. И я давал себе клятву научиться быть как он… И держался лишь до того, как в нашем бурном классе вспыхивала очередная дискуссия.
Но не прошло и двух месяцев после его поступления в медицинский, как вместо чуткого, отзывчивого Яши пред наши изумлённые очи предстал законченный циник и сноб. Он пришил к джинсам болгарского производства коричневые дерматиновые манжеты, начал вслух говорить о себе: «Я – нигилист!» и в дело и не в дело восклицать: “Fortuna non penis!” Девчонкам – бывшим одноклассницам – подробно разъяснял, как вести себя при первом сексе, и предлагал, в случае чего, свои услуги по восстановлению невзначай утраченной девственности. При этом всегда произносил поговорку «Плева – дело плёвое», которую, скорее всего, сам и сочинил.
Не дав нам передохнуть, он моментально пошёл дальше. Повадился приходить с гитарой и под её жестяное дребезжанье исполнять самодельные песни с рефренами в виде поговорок, подобных приведённой выше. Утвердившись таким образом в собственных глазах как властитель наших тел и законодатель вкусов, он стал расширять сферу влияния на остальные стороны жизни. Саше Прудникову, студенту литинститута, заявил, что литература и искусство – это суррогат научных знаний, и что искусство всегда тащится позади реальных процессов. Будущим экономистам в два счёта показал, что они ни бельмеса не смыслят в политэкономии, инженерам – что их расчётные методики никуда не годятся – при этом не издержав ни единого аргумента. А Таню Шабашову, студентку философского факультета, нейтрализовал одной фразой: «Не-ет, Шабашик, ты девка субъективная». После чего авторитетно заявил, что академика, преподающего ей диалектику, необходимо срочно обследовать у Сербского.
К моменту этой метаморфозы наши ребята и девочки были заметно взрослее, чем в школе, и вступать в дискуссии уже не спешили. Вместо этого они стали перетекать в другие компании. Селивёрстова и Мамотенко, студенты музыкального вуза, стали первыми, проделав это сразу после жёсткого эксперимента с гитарой. Кончилось тем, что наши сходки развалились. По инерции я продолжал общаться с Яшкой, которому импонировало, что я – когда-то самый оголтелый спорщик класса – не пытаюсь противостоять его самоутверждению. Что касается Романа, то он, не зная прежнего Яшку, мог без особого стресса воспринимать его таким, какой уж есть.
А тут явился преферанс. Ему нас научил дипломник, временно поселившийся в моей комнате. Яшка приходил из своего общежития, и мы частенько засиживались до утра. Преферанс хорош тем, что ему мешает шум. Должно быть, благодаря этому яшкины разглагольствования потихоньку сошли на нет. «Пуле», как известно, мешает ещё кое-что. Но мы играли за покрытым пластиком общацким столом, который с рождения не знал, что такое скатерть. А жён у нас в те времена не было и в проекте. Позже, когда в моём доме завелась Ирка, мы нет-нет, да и обращались к Якову с её здоровьем. Тогда и выяснилось, что кроме нигилизма в медвузе преподавали-таки и другие предметы. И, кажется, неплохо.
Дипломник защитился и съехал. Вместо него поселился первокурсник Филя. Учиться игре он не хотел, но не отказывался, когда ему предлагали посидеть за «болвана».
Так незаметно завершилось высшее образование. За окном шли разные времена. Нехорошие и плохие, гадкие и совсем отвратительные. Неизменным оставалось одно: «пуля». Мы стали играть втроём и уже как будто привыкли, когда Роману втемяшилось пойти в армию. Не слушая ничьих уговоров, он напялил камуфляж и отправился прямиком в Чечню. Яшка нашёл двух знакомых докторов, и мы с горем пополам игру возобновили. Приходилось ли вам быть в компании людей, которые привыкли смотреть на каждого окружающего как на пациента? На протяжении всех этих встреч я чувствовал себя то распластанной лягушкой, то препаратом, пристроенным под микроскоп, то дезертиром, проходящим медицинскую комиссию. К тому же они играли «ленинградку», и приходилось подстраиваться. Наверняка ведь знали и «сочинку», но играли «ленинградку», чтобы повыпендриваться и подчеркнуть свою исключительность. Когда же в тет-а-тетном разговоре я аккуратно выразил Якову своё недовольство, он заявил: «Ты поосторожней с этими ребятами. С медиками лучше вообще не конфликтовать. Или капнут, или кольнут не туда. Или в сигаретку чего-нибудь всунут… Смотри!» Прозвучало довольно круто даже для такого засранца, как новый Яшка, и я промолчал.
Слава Создателю, эта компания просуществовала недолго. Не было бы счастья, да несчастье помогло: Роман демобилизовался по ранению и занял своё законное наигранное место. Он и притащил с собой нового знакомца -- Виталия, который, как оказалось, к тому же и живёт совсем рядом – через пару домов от меня. Тоже не подарок: приходится терпеть его закалённую военной службой неотёсанность, но на мой взгляд, она всё-таки приятней профессорского снобизма.
Квадраты окон светлеют. Начавшийся с ночи дождь напитал землю и траву, и кусты с ещё не облетевшими мелкими листьями. Игра закончилась. У меня выросла порядочная «гора». Для настроения наливаю полстакана джина. Виталий встаёт, разминает затекшие ноги и следует моему примеру. Зажиточный Роман и победитель Яша смотрят на нас с нескрываемой завистью.
-- А не затопить ли каминчик? -- Яша выкладывает из корзины поленья и поливает их жидкостью для растопки.
-- Сочувствую. С утра – и за руль, -- подмигивает мне Виталий, наливая ещё джина.
Ромка смотрит в окно, потом на часы.
-- Сейчас любезная хозяйка дома угостит нас традиционным утренним кофе.
-- Да-а, не мешало бы горяченького, -- потирает руки Виталий и подходит поближе к огню.
Все машинально затихают и прислушиваются. С кухни не доносится ни звука.
-- Спит.
-- Не удивительно. В такое утро и я бы… -- Виталий с хрустом потягивается.
-- Однако, мне уже пора, -- говорит Яков, одёргивая пиджак.
-- Ладно, -- останавливаю я его. – Пятнадцать минут тебе погоды не сделают. Пойдём будить. Нечего ей дрыхнуть!
С заговорщическим видом, на цыпочках движемся по коридору. У двери замираем и по моей команде вкрадчиво и нараспев:
-- И-и-ира-а-а!
Потом громче:
-- И-И-и-ира-а-А!
Приоткрываю дверь. Ирка под одеялом. На тёмно-синей подушке белеет её тонкое лицо.
-- Тс-с!
Неслышно иду по ковру, сдерживая дыхание. Засовываю руку под одеяло, чтобы коснуться торчащего холмика колена, и ощущаю каменный холод.
Наверно, я всё-таки кричал, потому что вся компания стоит тут, на ковре, выстроившись полукругом.
-- Надо в «скорую», -- говорю я.
-- Уже, -- отвечает Виталий. – И в полицию.
-- Уйдёмте отсюда, -- предлагает Роман.
-- А вдруг… Что-нибудь понадобится?
Не узнаю свой голос. Яков качает головой.
-- Ей уже не понадобится ничего.
-- Ты уверен?
-- Сто процентов.
Его лицо становится серым и водянистым.
Угли в камине светятся малиновым. Каждый берёт свой стул и почему-то прежде, чем сесть, относит его подальше от стола с картами.
-- Такая молодая… Она чем-то болела?
Роман вопросительно смотрит то на меня, то на Яшу. Яша недоумённо пожимает плечами.
-- Мигрени, цистит. Простудные… Ничего серьёзного.
-- А сердце?
-- Прихватывало пару раз, -- отвечаю я. – Но проходило.
-- Мне никто не жаловался, -- вступает Яша.
-- Да не придавали значения. Вот и не жаловались.
Яков смотрит на часы.
-- Ох, я уже всюду опаздываю.
-- Сиди уж! – останавливает его Виталий. – Позвони, куда тебе там, и сиди. Мало ли что!
За воротами взвизгивают тормоза.
-- Я открою, -- вызывается Ромка.
Пусть откроет.
Пожилая докторша пишет что-то, устроившись у краешка туалетного столика.
-- Вы родственник?
-- Я муж.
Она печально поводит головой.
-- Медицина бессильна.
-- Но в чём дело? Что случилось?
-- Всё покажет вскрытие.
-- А будет вскрытие?
-- Ну, конечно! – раздражённо говорит она. – Как вы хотите? Такая молодая женщина…
Входит белобрысый мальчик в полицейской форме.
-- Младший лейтенант Клячко. Участковый инспектор.
Докторша глядит на меня.
-- Я вас попрошу… На минутку. Мне надо поговорить с лейтенантом.
Они уже тут распоряжаются. Но мне почему-то всё равно. Бреду в гостиную, спотыкаясь о непослушные коврики. Кто бы их убрал!
Младший лейтенант проходит к столу и кладёт на него свою папку, с миной осуждения отодвинув разбросанные карты.
-- Попрошу всех присутствующих назвать адреса и фамилии. А также предъявить документы.
Покончив с процедурой, занимает позицию в дверном проёме.
-- Прошу всех не покидать помещение до приезда следователя.
-- Ого! – Виталий присвистнул. – Ещё и следователь будет?
-- Послушай, командир, -- заговаривает Роман. – Нечего нас тут сторожить как малолеток-беспризорников. Сядь, вон, как человек, и сиди. Никто никуда не денется. А я пойду… Чайку, что ли, сделаю?
-- Нет! – повышает голос участковый. – Только с разрешения следователя.
-- Суров ты, брат, -- качает головой Виталий.
Приезд районного следователя Геннадия Паршукова не вносит комфорта. Вместе с ним прибывает банда мужиков, ведущих себя самым бесцеремонным образом. Они пачкают всем нам руки, снимая отпечатки, затем начинают делать то же с разными предметами.
-- Они подозревают убийство? – спрашивает Роман у всех нас, но мы не готовы ему ответить. Яшка подходит к сыщикам, предлагая услуги медика, но никто в них не нуждается, и его водворяют на место.
|
Комментарии