А оно мне надо?         

            Никита стоял у окна и упорно разглядывал кусок хлеба, который валялся в подъезде их шестнадцатиэтажного дома. Квартира его была на третьем этаже, и даже без очков ему было видно, что это кусок белого хлеба, остатки горбушки, порванной наискосок. За свои больше чем шестьдесят лет жизни, Никита научился сдерживать порывы своих чувств. Так и здесь – он видел, что этот кусок горбушки не просто так валяется на тротуаре, это жертва, которую выделил Санёк из 237 квартиры приблудному коту, вредному и визгливому рыжему великану, которого все почему-то называли Пиратом. Кошек Никита не очень любил и совсем не понимал, зачем нужно прикармливать беспризорных животных. Если их кормить, то они будут всё время крутиться возле той двери, из которой высунулась рука с подаянием, а если не приваживать, то уйдут к другому дому, или наконец-то их приласкают защитники животных.

            Если Санёк, отломив горбушку, подумал, что кот обрадовался еде, то он глубоко ошибался: кот лениво обнюхал хлеб, даже слегка тронул его лапой, но есть не стал и вальяжно ретировался по своим кошачьим делам. Санёк исчез из поля зрения, кот тоже. Но в подъезд всё время заходили или выходили люди, некоторые косились на хлеб, другие не обращали никакого внимания на странный мусор. Только двое пацанов лет по одиннадцать-двенадцать, родители которых снимали квартиру на 11 этаже, с упоением превратили валяющийся кусок хлеба в футбольный мяч.

            Тут-то всё и случилось. Из-за мусорных контейнеров показалось двое узбеков, которые работали дворниками: подметали, перетаскивали мебель, поливали и постригали газоны, зимой убирали снег, расчищая дорожки - в общем, работали. Они увидели, чем играют ребята и залопотали на своём нерусском языке, потом начали вздевать руки вверх и старший из дворников что-то закричал. Ребята перекидывали кусок, не обращая ни на кого внимания, но узбекам это не понравилась. Они продолжали что-то кричать, показывая то на ребят, то на хлеб, то на небо. При чём здесь небо, Никита понять не мог, а вот по поводу «футбольного» мяча имел конкретное мнение.

            Жизнь не всегда была такой изобильной, чтобы можно было хлебом играть, катая его по грязной мостовой. Раньше, а слово «раньше» для Никиты было тем понятием, которое означало всё, что случилось лет через пять-десять после его рождения, за такие игрушки любой взрослый оторвал бы ноги. Нет, оторвать бы не смог, но наподдавал бы хулигану от души. И никто бы не вступился за пацанов. Нет, вступаться не нужно было – просто в то время люди не могли себе представить, что хлебом можно играть. И не только взрослые, дети тоже. Потому что росли в совсем не изобильное послевоенное время.

            Это сейчас, каждый, кто взял в руки фотографию деда и пронёс 9 мая по улицам города – патриот. И никто сейчас не сделает замечание ребёнку, что играть хлебом непатриотично. Все уже забыли ходовое выражение времён «развитого социализма» - «Хлеб всему голова»! Потому что ребёнок чужой, и делать замечание чужому ребёнку себе дороже, можно нарваться на обвинение в педофилии или приставании. Никита думал об этом, наблюдая за тем, что предпримут узбеки. Или таджики, он никак не мог разобрать, из какой восточной республики появились эти плосколицые уборщики. Но их отношение к работе его устраивало, потому что, будучи пенсионером, он наблюдал за их регулярной вознёй во дворе дома. Так что сейчас оба нерусских, подойдя к ребятам и показывая на хлеб, начали активно объяснять тем, что играть хлебом нельзя, это хлеб! Дети не обращая внимания, решили продолжить развлекаться, но не тут то было. Тот, что помоложе, схватил одного из них за рукав куртки, в ответ на что мальчишка завизжал благим матом!

            Даже сквозь стеклопакеты Никита услышал надсадный визг и чуть не заткнул уши! Прохожие уже никуда не торопились, а небольшой кучкой столпились возле группы из двух взрослых и двоих детей. Никита открыл окно, чтобы получше слышать, да и видеть тоже. Лопотания нерусских не была слышно совсем, зато детские голоса раздавались далеко окрест:

            -Да мы ничего не делали, мы играли, мы потом должны в школу пойти, у нас там дополнительные занятия… - Они канючили такими жалостливыми голосами, что у Никиты появилось сомнение – а видел ли он то, что ребятня гоняла кусок хлеба по двору?

            Толстая тётка из второго подъезда, известная дебоширка и смутьянка тут же вступилась за детей, хотя до этого дня Никита слышал, как она гоняла именно этих двоих ребят от окон своего подъезда – они ей спать мешали. Это было невозможно, жила тётя Маша на шестнадцатом этаже, и если кто и мешал ей спать, то только пролетавшие самолёты.

Узбеки безуспешно пытались что-то объяснить, показывая на кусок хлеба, валяющийся в майской пыли, но их никто не слушал:

-Понаехали тут, что сами дворниками работать не можем?

-По-русски ни бельмеса, а тоже – туда же…

-Уже к детям приставать начали, гнать их поганой метлой!

Никита высунулся из окна:

-Эти дети хлебом играли, вот узбеки и решили их остановить! – он решил, что этого достаточно для восстановления истины и захлопнул окно. Но не отходил от него, любопытно же, что будет дальше!

Вскоре показался участковый, а вслед за ним и представители миграционной службы. Через неделю во дворе были новые дворники, свои, русские. Мусора стало немного больше, но этого никто, кроме Никиты не замечал. А вскоре и Никита забыл о двух узбеко-таджиках и куске хлеба в виде футбольного мяча.