Написано совместно с женой Риммой 

В этот дождливый день не хотелось выходить из дома. С ночи зарядил нудный бесконечный дождик, как будто на дворе был не конец апреля, а октябрь. Но мы заранее договорились поехать к родителям жены, и они нас ждали.

Мы вышли во двор, сорвали большую, красивую ветку сирени и сели в машину. Дождь то усиливался, то ослабевал, но не прекращался. К счастью, машин на дороге было немного, и через сорок минут, переехав через окутанный густым туманом мост Верразано, мы въехали в Бруклин, а ещё через пятнадцать минут запарковали машину на уютной, зелёной улице, где живут родители моей жены.

Подходя к знакомому шестиэтажному дому, я размышлял о том, что мне повезло с тестем и тёщей. С самого начала у нас сложились очень тёплые, родственные отношения, и с годами они только улучшаются.

Мои размышления прервали трели сотового телефона, раздавшиеся из сумочки жены.

- Алло? Здравствуй, папа. Выгляни в окно, - сказала она, улыбаясь. - Нет, ты выгляни получше, и увидишь не только дождь.

Посмотрев в окно второго этажа, я увидел, как мой тесть, отодвинув занавеску, удивлённо смотрит в окно, прижав к уху телефонную трубку. Я помахал ему веткой сирени, а он в ответ заулыбался и замахал рукой.

Поднявшись на лифте, мы вошли в уже приоткрытую для нас дверь и почувствовали вкусные запахи из кухни.

- Я ведь знал, когда позвонить! Отцовское сердце тоже чует, не только материнское, - гордо говорил мой тесть, целуя дочку. 

Через пару часов, отдав должное тёщиным яствам и обсудив политику, погоду и родственников, мы сидели за чаем с пирогами. Ветка сирени, привезённая из Нью-Джерси, стояла в хрустальной вазе на телевизоре.

- На днях я разговаривала с раввином Болкани, - сказала тёща. - Он интересовался, как поживают его воспитанницы.

Раввин Болкани - директор йешивы Бэйс Яков оф Бруклин, где учились племянница моей жены и наша младшая дочь. Расположена эта йешива в центре Боро-Парка, где живут в основном ортодоксальные евреи. Лет пятндцать назад, когда наша младшая дочка пошла в эту йешиву, бабушка часто отвозила её в школу. Во время одной из таких поездок моя тёща, сидя с внучкой на переднем сиденье, увидела, как в автобус, набитый преимущественно хасидами в чёрных шляпах и их жёнами в париках, вошёл молодой чeрнокожий мужчина. На его правую руку был надет непрозрачый полиэтиленовый пакет.

- Наверное, что-то с рукой, - подумала моя тёща, но тут она увидела, как чёрные пальцы, высунувшись из прорези в пакете, тянутся к её сумочке. Она убрала сумочку, и вор тут же передвинулся вправо, видимо, высматривая очередную жертву.

Внучка весело трещала про своих подружек, а бабушка не понимала, что ей делать. Ей хотелось предупредить людей, чтобы их не обокрали, но она боялась, что, если она так сделает, вор может в отместку покалечить её или ребёнка.

На следующей остановке надо было выходить. Уже стоя на ступеньках, бабушка повернулась к внучке, погрозилa ей пальцем и сердитым голосом крикнула на весь автобус на идиш: "Халт ди кешенес! С’ис до а ганеф!" (Держите карманы! Здесь вор!).

- Что ты сказала, бабушка? - спросила ничего не понявшая внучка. А бабушка с трудом сдержала смех, видя, что большинство пассажиров, как по команде, хлопает себя по карманам и лезет в сумочки. Сойдя на тротуар, она облегчённо вздохнула, понимая, что в этом автобусе вору не видать добычи.

Сейчас, сидя за чаем, мы живо вспомнили этот эпизод и вновь смеялись, удивляясь находчивости моей тёщи.

                                               Продолжение следует