* * *

- Здесь, пожалуйста. У этого скверика, - Олег попросил остановить такси за нес­колько кварталов до их девятиэтажки.

- Хочется пройти мимо школы, - объяснил он Кириллу, когда они вылезли из «Мерса». – Ты, кстати, в каком классе: «А», «Б» или «В»? Я в «В» был.

- А я в «А».

Через сквер братья пошли к зданию своей школы. Под ногами громко шелестела опавшая листва.

- Как природа изменилась, - сказал Олег. – Ещё всего лишь август и вроде бы не засуха, а деревья голые стоят. И у нас в Австралии тоже самое. Наши универ­си­тет­ские экологи считают, что из-за всё увеличивающегося загрязнения планеты мути­рование флоры происходит гораздо быстрее, чем…

- Олег?!

Этот возглас, полный удивления и радости, прозвучал от толстого ствола клёна. Олег остановился. Парень в чёрной униформе неуверенно сделал несколько шагов к тро­пинке и, тараща то на Олега, то на Кирилла глаза, остановился:

- Глазам своим не верю… Савицкий?! Это ты? Живой?! Узнаёшь?

- Симоненко! Колька! – воскликнул Олег и двинулся навстречу своему зака­дыч­но­му школьному другу.

В юности Колька был невысоким и щуплым. Сейчас росту в нём если и прибавилось, то совсем незначительно, но зато он сильно раздвинулся в плечах, и это под­чёркивала ладно сшитая полувоенная форма.

- Как же так? – чуть ли не с возмущением сказал Колька после традиционных дружеских объятий, рукопожатий и похлопываний по плечам. – Говорили, что ты где-то в Африке утонул, ещё давным-давно… А ты… вдруг живой и невредимый… Что, с того света прибыл?

- А ты и не рад? – усмехнулся Олег.

- Как это не рад? Очень даже рад. Постой, у тебя же маму вот только… Понял, ты из-за этого вернулся?

- Из-за этого, - с лица Олега сползла улыбка. – Опоздал я на похороны. Сегодня только прилетел.

- Прими мои соболезнования. Какой жуткий случай.

Они помолчали.

- Мои ведь родители тоже… того, - нарушил молчание Колька. – Батя ещё когда я строительный заканчивал, а мама два года назад умерла от рака… Так где ты сейчас? В России или…  

- Или, - ответил Олег.

- Выходит, решил там остаться? Понимаю,.. хотя раньше у тебя были другие жизненные принципы. Всё течёт, всё меняется. Может и правильно ты поступил. Из нашего класса многие за кордон уехали. Кто в Штаты, кто в Европу. Но, вообще-то, сейчас вся местная крутизна предпочитает жить с семьями на Западе, а в Питере деньги делать – нанимают управляющих и держат здесь свои фирмы. Вы куда сейчас, домой?

- Домой.    

- Постойте ещё немножко, вместе пойдём.

- Ты что, здесь деревья сторожишь? – улыбнулся Олег, намекая на униформу Николая.

- Тучку выгуливаю. Где же она? Вот крысина малая - резвая, как метеор, не уследишь за ней, - Колька крутнулся на месте, осматриваясь, сложил руки рупором и заорал: - Тучка, иди ко мне. Ты где?

- Вон она, - Кирилл указал на чёрный комок, усердно разгребающий листья метрах в двадцати пяти от тропинки, и тоже крикнул: - Тучка, Тучка.

 Комок оставил своё занятие и бросился на зов.

- Это что за существо: маленькое, чёрное и такое лохматое, что даже глаз не видно? Чертёнок, наверное, – Олег нагнулся и протянул руку к подбежавшей собачонке. – Тучка, иди сюда, давай знакомиться.

Тучка хоть и зарычала, но по-смешному тоненько и вовсе не страшно, отпрыг­нула и, спрятавшись за ногами хозяина, принялась звонко тявкать.

- Она только меня признаёт, - гордо сказал Колька. – Ещё совсем молодая, но очень понятливая. У соседей болонка разродилась, ну я и взял щеночка. Ты же знаешь, я люблю собак.

- Знаю. Когда мы школу заканчивали, у тебя ротвейлер был, - вспомнил Олег. – Патрицией звали.

- Патюня - умное и кроткое созданье. А здоровая какая – семьдесят килограммов веса, меня на себе катала, - Колька тяжко вздохнул. - Да, тик-так ходики, пролетают годики. Нам уже по тридцать три – средина жизни… Тучка, заглохни. Иди, удобри почву, нагуляйся, как следует. Следующий твой выход на природу завтра утром.

            Понятливая Тучка замолчала и, выбрав место за кустиком рябины, по совету хозяина занялась удобрением почвы.

            - Она сейчас, - сказал Колька, - ещё пару минуток и пойдём. Быстрее, Тучка. 

- Не торопи животное. Пусть псинка нагуляется. Правда, Кирюха? Мы люди не гордые можем и подождать, – Олег озадаченно посмотрел на экипировку друга: – Слушай, Николай, что это у тебя за форма такая,.. такая экстравагантная? Вся в нашивках, да ещё в каких! Ну-ка, поворотись-ка, сынку, как говорил Тарас Бульба.

Над правым карманом Колькиной куртки красовалась нашивка, изображающая былинного богатыря с трёхцветным российским флагом в могучей руке. Над левым карманом у сердца сиял позолотой крест с распятым на нём Христом, внизу креста – надпись «Вперёд, православные». Но самое большое впечатление произвела на Олега нарукавная круглая нашивка. На ней гривастый мужик в рясе и с большим крестом на груди: то ли монах, то ли эстрадный певец, держал у широко открытого рта микрофон, очень похожий на мороженое «эскимо». Казалось, ещё мгновение, и от микрофона-мороженого в руке у проголодавшегося мужика останется один лишь жалкий огрызок. По контуру нашивки сверху и снизу узорчатым текстом вились две надписи: «Епархия города Санкт-Петербурга», «Ди-джей-протоиерей отец Прохор».  

- Новая церковная секта, что ли? – Олег вслух стал повторять прочитанное у Кольки на рукаве: - Ди-джей… Сразу и не выговоришь… Ди-джей-протоиерей отец Прохор… Колян, откуда такой прикид?

- От отца Прохора, ты ведь прочитал, - хмыкнул Колька.

- От какого ещё Прохора? Объясни толком.

- Помнишь, в параллельном классе, в «Б», кажется, Витька Прохоров учился? Мелочь ещё у пацанят из младших классов он постоянно сшибал, когда те на пере­мен­ке в столовку бегали. Месяц назад стоял я возле Гостиного двора. Настроение пре­мерз­кое, а чего радоваться, если наша строительная фирма полностью сдохла – нет ни заказчиков, ни, естественно, денег. Ну вот, стою я, объявления на столбе изучаю - вдруг какая-то халтура подвернётся. И тут подъезжает «крайслер», а из него Витька выходит, да не один, двое громил с ним. Важный такой весь из себя. Я думал мимо пройдёт, но он меня узнал, остановился, заговорил… Раньше Витька простым ди-джеем подраба­ты­вал в дансингклубах, а теперь его раскрутили - стал он популярным отцом Прохором, син­тезировал в своей святой личности и религию, и музыку. В общем, предложил он мне работу охранника в офисе и на концертах. Деньги вроде бы хорошие, я и сог­ла­сил­ся,.. идиот.  

- Почему идиот?

- Ты бы слышал, какую он лабуду несёт - жуть. Такую пургу своей пастве про­по­ве­дует, что уши вянут. Да какая там паства – детвора, четырнадцать – семнадцать лет. Конечно, полно придурков и постарше возрастом – сейчас у молодёжи вообще ущерб­ный менталитет. Вот на них Витька и делает бабки. А вчера я после концерта случайно его разговор с Соболем подслушал…

- С Соболем?

- С ним… Ну, помнишь Марка Ильича Соболева? Пузатый такой. Ты ещё меня на предвыборную встречу с ним потащил в школу. Вспомнил?.. Сейчас этот Марк Ильич стал кем-то типа заместителя мэра… точно не знаю. Короче, стал ещё круче, чем был раньше, когда депутатствовал. И вот Витька с ним,.. - из кармашка куртки разда­лось треньканье, и Колька достал трубку. – Алло. Вечер добрый. Да, это я. Точно так, Симоненко Николай Максимович… А это кто говорит?.. – Колька взглянул на экран телефона. – Странно, девочка какая-то с писклявым голосом… - Он снова приставил трубку к уху. – Алло! Кто это? 

Вначале Олег не понял, что произошло. Как в замедленной съёмке мозг, не ана­ли­зируя ситуацию, просто прокручивал множество соединённых между собой фраг­мен­тов: Кирилл делает два быстрых шага вперёд, короткий замах - и маленький телефон вылетает из руки Николая.

- Ты что?.. - говорит Кириллу Колька и ошарашенным взглядом провожает пикирующую в землю трубку.

К упавшему незнакомому предмету устремляется Тучка и с любопытством начи­на­ет его обнюхивать. 

- Нельзя! – кричит ей Кирилл.

Но его крик вдруг перекрывается чем-то резким и коротким, наполнившим уши болью и тугой звенящей пустотой.